Кадзуо, буркнув в ответ слова приветствия, прибавил шагу, чтобы как можно быстрей проскочить компанию. «Он тоже был среди садистов! Он тоже!» — Кадзуо вдруг понял, как глупо он выглядит. Этот молодой человек работал в отделе, куда Кадзуо как-то раз ходил за какими-то необходимыми бумагами. Молодой человек запомнил его и при встрече приветливо поздоровался. Кадзуо тоже его запомнил и именно поэтому увидел его во сне. Вот и все.
На Гиндзе он неожиданно встретил школьного друга. Тот был очень расстроен, и они решили пойти выпить немного пива. У друга был брат-близнец. Однояйцевый. Оба брата, похожие как две капли воды, работали на фирме у своего дядюшки, и иногда это вызывало некоторые неудобства. У них даже мизинцы на левой руке были одинаково искривлены. В разлуке стоило одному подумать о другом, как тот в ту же секунду вспоминал о брате.
— Я просто не знаю, как мне быть, — сказал ему друг. — Раз уж я сижу тут с тобой за пивом и изливаю душу, значит, мой брат тоже сидит где-нибудь, пьет пиво со старым другом и изливает ему свою. Понимаешь, мой брат влюбился в девушку, у которой есть сестра-близнец. И теперь собирается на ней жениться. Сестры, в отличие от нас, — разнояйцевые. И тем не менее брат все время пристает ко мне, чтобы я женился на сестре его невесты. А мне, между прочим, сестра вовсе не нравится. У меня уже есть любимая женщина. Но все требуют от меня, чтобы я женился на этой разнояйцевой.
— Я все понял, — перебил его Кадзуо. — Мир любит парность. Вот, скажем, если тебе подарят сразу пару цветочных ваз, неужели ты не будешь рад?
— Да я не об этом! Не об этом! — И друг стукнул кулаком по столу. — Я не понимаю, почему я не влюбился в ту сестру, которую полюбил мой брат? Понимаешь, я от этого с ума схожу! — С этими словами он внимательно посмотрел в зеркало, висевшее на стене. В зеркале отразилось его лицо. Ткнув в сторону зеркала пальцем, он занудно-увещевающим голосом произнес: — Вот, посмотри. Там, в зеркале, — это вовсе не я. Это мой брат. А я — здесь. А там — брат.
Забастовки распространились повсюду. Коалиционное правительство с Асидой во главе было бессильно. Министерский профсоюз почти каждый день объявлял общую забастовку и устраивал на крыше министерства многочасовые заседания. Кадзуо сходил в кино и вернулся в отдел, но заседание профсоюза все еще продолжалось. Пока он ходил, начался дождь, и теперь вся крыша была утыкана зонтами. Банки тоже бастовали. 26 марта началась всеобщая забастовка. Ни почта, ни телефонные службы не работали.
Профсоюзы министерства отклонили 2920-йеновый минимум[5]. Правительство было бессильно. Мало этого, Кабинет министров начал в один голос плакаться о своих бедах в Главном управлении, что еще больше ухудшило его и без того незавидное положение.
Начальник одного налогового ведомства чуть было не повесился. Это произошло в том районе, где военная администрация запретила профсоюзам устраивать заседания в рабочее время. Упрямые профсоюзы, ссылаясь на приказ центрального военного управления, провели заседание в самый разгар рабочего дня. Длилось оно всего пятнадцать минут. В результате военная администрация предположила, что раз заседание велось при закрытых дверях, значит, в нем принимал участие и сам начальник. После чего был совершен звонок в прокуратуру, и подозреваемого начальника посадили под арест.
Кошмар революции всегда наступает вместе с кошмаром инфляции.
— Я садист! — крикнул Кадзуо, обращаясь к небу. Но на самом-то деле он не был садистом. Он боялся встречи с Фусако.
Седьмого апреля дикая вишня стояла в полином цвету. С насыпи возле Христианского университета открывался отличный вид на цветущие деревья. Кадзуо вместе с другими работниками отдела пошел прогуляться по насыпи. Полностью распустившиеся цветки плотными рядами сидели на ветках — неприятное зрелище. Суббота седьмого апреля выдалась на редкость погожей. После полудня министерство опустело, и Кадзуо принялся за принесенный из дому обед. В этот момент в комнату из коридора заглянула девушка с соседнего стола и объявила, что к нему посетители. Вслед за этим в комнату вошли Сигэя с Фусако. Кадзуо сразу подумал, если сослуживцы начнут приставать к нему с вопросами, он скажет, что девочка — его дальняя, недавно осиротевшая родственница. Подумав так, он сразу подумал, что слишком много думает. «Кто станет подозревать, что между мной и этим ребенком что-то есть? Просто милая маленькая девочка пришла меня проведать».
5