Сигэя пристально посмотрела на Кадзуо, но тут же отвела глаза, опустилась на свободный стул и посадила Фусако себе на колени. Фусако надулась. Сигэя начала с маленького вступления:
— Вы теперь почти никогда не заходите в гости. Маленькая госпожа изо дня в день повторяет одно и то же: «дяденька, дяденька…». Совсем извелась, бедняжка. Вот поэтому, не сочтите за наглость, я решилась привести маленькую госпожу сюда.
— Знаете, у меня в последнее время нет настроения ходить в ваш дом.
— Но почему же? Хозяин никогда не возвращается раньше часу ночи, вам нечего стесняться. И вот сегодня я попросила знакомую последить за домом, чтобы мы могли ненадолго пойти к вам. Пожалуйста, приходите!
Сигэя говорила в полный голос, и это пугало Кадзуо. Он торопливо засобирался домой. И тут ему пришла в голову отличная идея: надо отправить Сигэю восвояси и пойти погулять с Фусако по городу. Он предложил девочке сходить в кино, а после поесть конфет. Фусако обрадовалась. У станции Ёцуя они расстались с Сигэей и уже вдвоем поехали на трамвае в Синдзюку.
Существует бесконечное множество импульсов. Под влиянием импульсов совершается множество убийств. Но настоящее сумасшествие — это постоянство. Чувство Кадзуо к Фусако оставалось неизменным. Умиление, жестокость и прочее сливались в единое целое и всегда вызывали у него мысли о ее теле. О теле Фусако. Такое незрелое, неуловимо-мягкое тело персикового цвета. Абсолютная, искусная непорочность. Он хотел держать ее в руках и просто смотреть, а потом сдавить крепко-крепко. Так, чтобы потек сок.
Люди романтические, скорее всего, подумают, что Кадзуо хотел присвоить себе чужую невинность. Но невинность, она ведь тоже облечена во плоть. Все думают о детях как о каких-то бестелесных существах. Однако у детей, как и у взрослых, есть сердце, кровь и внутренности. По крайней мере, в этом садисты из его сна правы. Но… пугающее противоречие — распутство и мерзость тоже обладали плотью. И между той плотью и этой не было никакой разницы.
Фусако во что бы то ни стало хотела повисеть на болтающихся петлях, за которые обычно держатся взрослые пассажиры. Кадзуо подсадил ее, приподняв немного над полом. Под тонкой кожей уже на девять десятых созрело женское тело. Фусако, пусть подсознательно, отказывалась от детской речи и старалась говорить как взрослая — она сама, похоже, не обманывалась своим внешним видом.
Радостно уцепившись за петлю, она велела Кадзуо отпустить ее. Кадзуо отвел руки немного в стороны. Девочка повисла в воздухе. Пассажиры с удивлением косились на шалунью. Но тут пришел закопченный, темный кондуктор с тридцатилетним стажем и положил этой шалости конец.
Фильм был интересным. Конфеты — вкусными. Фусако казалась очень довольной. Вне стен родного дома она не выказывала кокетства. И всю дорогу вела себя как самый настоящий ребенок.
Задул ветер. Они шли вдвоем мимо недостроенного еще района Кабуки-тё. Кадзуо заметил стоячую вывеску в виде указывающей направление руки. На вывеске было написано: «Танцпол „Звездное небо“». Они пошли в сторону танцпола. «Звездное небо» являло собой довольно большое пространство, обнесенное убогим дощатым забором со множеством дырочек и щелей. Внутри, по периметру всего забора, были вплотную высажены чахлые, пыльные деревца туи. На тонких ветках висели разноцветные электрические гирлянды. Лампочки помаргивали, качаясь на ветру.
Под вечер облака обложили небо, в болезненных сумерках не было видно ни одной звезды.
Впрочем, для звезд было еще слишком светло. Музыкальная запись, льющаяся из репродуктора, зазывала, раззадоривала обутых в спортивные тапочки или в тэта прохожих. Да сюда, наверное, и в резиновых сапогах можно заходить… Сейчас на танцплощадке ни одного посетителя. Только танцует пыль, поднятая порывом ветра.
Фусако захотела на танцплощадку. Билеты продавались в будке, с которой сошла уже почти вся краска. Вход — тридцать йен. Для пары — пятьдесят. Кадзуо заплатил пятьдесят йен. Женщина в будке привстала со стула и сквозь ячейки решетки взглянула сверху вниз на Фусако.
Посреди просторной прямоугольной площадки находилась маленькая, похожая на карусель круглая сцена. Вокруг нее стояли подпорки с провисшим канатом, в который были вплетены цветы и листья. Одной подпорки недоставало, и в этом месте канат провис большим полукругом почти до земли. Трое музыкантов на сцене, ничего не замечая, болтали между собой. Пока не собрались посетители, пусть играет пластинка. В одном из углов стоял крашеный прилавок. У прилавка можно было купить сушеных кальмаров, арахис и лимонад.