Перво-наперво, я постаралась, чем только было возможно, сделать наши занятия как можно интереснее для нее. Она была умной девочкой и схватывала все буквально на лету. Мы изучали двенадцать основных предметов: религия, грамматика, сочинение, литература, история, география, физика, ботаника, французский, геометрия, алгебра и латынь. Кроме того, у нас были декоративное вышивание и музыкальная теория. Мария была особенно сильна в математике, естественных науках и музыкальной теории, хотя и остальные предметы ей давались без особых усилий. За шесть недель мы кончили курс первого класса школы. Я была поражена таким энтузиазмом и трудолюбием. Я была просто вынуждена заходить в ее комнату и отрывать ее от занятий, говоря:
— На сегодня довольно, Мария. Давай поиграем в трик-трак.
Она обычно поднимала свое маленькое возбужденное личико с горящими глазами и, указывая на какую-нибудь алгебраическую задачку или замысловатый геометрический рисунок, отвечала:
— О, это так интересно, фрейлейн Мария!
И все время, пока она была счастлива, я думала, что просто не делаю ничего, что могло добавить новые «нельзя» ее изболевшемуся сердцу.
Мария определенно была необыкновенным ребенком. Она держала обычно свои желания при себе, но однажды все же призналась:
— Я не очень сильно огорчена тем, что не могу бегать вместе с остальными, но что меня действительно огорчает, так это то, что я вынуждена отказаться от уроков игры на фортепиано.
Я вспомнила, что недавно обнаружила в музыкальной комнате два коричнево-красных скрипичных футляра.
— Ах, какая прелесть! Кто же здесь играет на скрипке? — воскликнула я, обращаясь к баронессе.
— Сейчас никто.
Теперь, помня о словах Марии, я пошла к баронессе и спросила:
— Можно, я отнесу одну скрипку к Марии? Пусть она лежит у нее, а девочка каждый день понемножку упражнялась бы в игре на ней.
Баронесса не отказала. Мне даже было разрешено подыскать учителя, который приходил бы дважды в неделю и учил бы Марию игре на скрипке. Девочка сияла от счастья, а ее маленькие хрупкие пальчики оказались очень ловкими в игре.
Иоганна была непохожа на свою сестру. Мне никогда не приходилось отрывать ее от занятий. Нет, совсем наоборот! Маленькая леди обладала неплохими способностями для учебы, но слишком любила всяческие удобства. Отсидев за партой первые полчаса, она обычно пыталась вскарабкаться мне на колени, «потому что так лучше слышно». Вообще, она отличалась невероятной выдумкой, когда речь шла о том, чтобы как-то отвлечься от занятий, а заодно отвлечь и меня.
Эта пухленькая малышка с бледным лицом, розовыми щеками и черными как смоль волосами была настолько миловидна, что прохожие на улицах оборачивались и смотрели ей вслед. У нее были большие выразительные темные глаза, а когда она улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки. А улыбалась она всегда.
Крошка Мартина, однако, разительно отличалась от обеих моих учениц. У нее, казалось, не было никаких определенных привязанностей. Она не хотела, чтобы ее целовали или обнимали. Когда я пыталась посадить ее к себе на колени, она упрямилась. Она редко улыбалась. Я удивлялась этой сердитой маленькой девочке с мальчишечьим характером. Хотя, учиться ей очень нравилось. Она могла часами стоять рядом с Иоганной, спрятав руки за спину и внимательно наблюдая своими большими темными глазами за всем, что я говорила или делала. Однако, если я оборачивалась к ней и пыталась задать вопрос, она сразу ныряла под стол и тихо, как мышка, сидела там до конца урока. В то же время она совсем не была такой робкой и застенчивой, какой казалась сначала. Если ей чего-то хотелось, она всегда об этом говорила. Она казалась мне невозмутимым и прозаичным, лишенным фантазии человечком, пока я не увидела, как она нежно и заботливо обнимает плюшевого медвежонка Тодди, с которым была неразлучна. Я достаточно ясно знала, что детское доверие подобно укрепленному замку, к которому нужно найти верный ключ. Бесполезно пытаться взломать двери и ворваться внутрь силой. И если я еще не получила права на то, чтобы войти внутрь, я должна терпеливо ждать снаружи.