И кто осмелится сказать, что все это – не рай?
Через двадцать минут были в раю.
Пока Сергей Григорьевич, Вячеслав и Женя жарили шашлык, женщины накрывали стол. Никитка и Ленька бросились плыть наперегонки, упиваясь теплой морской водой. Неля поручила Альку Лене, и та, с чувством большой ответственности, бережно возилась с ним в воде у самого края моря. Душа бабы Вари, переполненная эмоциями, витала где-то на седьмом небе. Ее дети рядом! Они снова вместе! Несмотря на студенческий возраст Никитки, Сергей и Жанна были бесконечно молоды и красивы. У Сергея Григорьевича появилась на висках седина, но это придавало ему особое благородство. В Жанне, как всегда, присутствовал шарм, отличающий ее от многих других. Неля и Женя светились радостью. Пухленький Алька примирил их навсегда.
– Ну что, старина, по сто грамм для начала? А? – громко спросил Вячеслав Сергея Григорьевича. Ему коммерческий успех позволил отправить жену и двух детей в Париж. Сам он недавно вернулся оттуда и сейчас эмоционально рассказывал присутствующим о прелестях «загнивающего» капитализма.
Нелька никак не реагировала на Вячеслава. Несбывшаяся поездка в Югославию давно не вызывала никаких эмоций. В данный момент центр Вселенной для нее переместился в Альку. Он для нее стал и Парижем, и Югославией, и всеми другими чудесами света.
Вячеслав так увлекся рассказом и демонстрацией своих кулинарных побед, что не заметил, как два шампура с душистыми кусочками мяса выпали из его рук в слабо тлеющий костер. После чего из уст Вячеслава раздалась неслыханная ранее комбинация слов, от которых у всех женщин, кроме Леночки, слегка покраснели уши. Самым страшным ругательством для Лены были слова вроде «бездарность» и «посредственность». Остальное она воспринимала как словесное инакомыслие, щедро употребляемое всюду. Леночка, как ни в чем не бывало, подошла к Вячеславу и поинтересовалась, долго ли еще томиться в ожидании… Когда, наконец, он представит на общий суд свои кулинарные достижения?
– Все готово, – торжественно объявил Вячеслав.
Стол организовали прямо на траве под деревом. Проголодавшиеся гости разместились вокруг свежей кружевной скатерти, на которой красовались с любовью приготовленные женщинами салаты. Первый тост произнес Сергей Григорьевич:
– Дорогие друзья! Сегодня Никитка собрал нас, чтобы мы разделили с ним радость его поступления в высшее учебное заведение. Так уж повелось в семье нашей, что и в третьем поколении мы строители… Ну что, Никитка, путь найден. Осталось непростое – пройти его достойно. Фамилия Токмазов мне досталась от отца. Я передал ее тебе. С этой фамилией тебе шагать по жизни. С рождением твоих детей Токмазовых станет больше. Сделай так, чтобы мы гордились этой фамилией. Не посрами ее…
Сергей Григорьевич обнял сына и крепко прижал к себе. К ним со слезами радости на глазах подошла баба Варя. Они стояли рядом – три человека, связанные между собой кровными узами. Они были совершенно одинаковые по внутреннему содержанию. Несмотря на их внешнее различие никогда не возникало ни малейшего сомнения в их родстве. Выдавали глаза: честные, открытые, необыкновенного цвета зелени – наследие токмазовского рода… Жанна, демонстрируя свое прямое отношение к роду Токмазовых, обняла бабу Варю. Трепетное отношение невестки к свекрови не было показным.
– Все будет хорошо! – убедительным тоном произнес Никитка.
Все громко зааплодировали… Лишь с закатом солнца машины отъехали с места пикника. В них сидели уставшие, но бесконечно счастливые люди…
Дворик встретил их настороженно. В душном воздухе витало ощущение потерянности и одиночества. Перед подъездом одного из домов стоял катафалк.
– Что-то случилось? – спросила баба Варя Марию Изотовну.
– Юрку привезли, – сухо ответила та.
– Какого еще Юрку? – переспросила баба Варя.
– Сына Степаныча, соседа Шмелева.
Баба Варя вспомнила, как полгода тому назад жители дворика провожали в армию Юрку, долговязого паренька, с большими ушами и лучистыми голубыми глазами. Вспомнились лицо паренька и его открытая улыбка. Тайно его «обзывали» художником. Юрка вставал с рассветом и убегал к морю. Там, на краю пристани, творил свои шедевры. Один из них Степаныч гордо рекламировал во дворе. Его сын перенес на полотно то, что не каждый сумел бы сказать словами: на фоне солнца, подсвечивающего туман, красовались мачты бригантины. Казалось, что мачты подняли паруса – розовые и алые, как в гриновской сказке. На холст просилась девушка. Ее образа не хватало для завершенности картины.