– Какой руль? – хватаясь за сердце, переспросила баба Варя.
– От моей разобранной машины! – угрожающе требовал сосед.
В туалете стало подозрительно тихо. Даже не слышно было стекающей по трубам в унитаз воды.
– Ты жив? – постучав в туалетную дверь, спросила баба Варя.
Никита ответил воплем, симулируя боль в животе.
– Ленечка! Куда подевали руль от машины? – кинулась она к спрятавшемуся за штору Леньке.
– Отдали дядечке в обмен на жвачку.
– Какому еще дядечке?! – топая ногами, кричал Погремушкин.
– В серой кепке. Со змеей на руке, – запинался голос из-за шторы.
– С какой еще змеей в руке? – пытал сосед.
– Не в руке, а на руке! Я правильно поняла тебя, Ленечка? – пояснила баба Варя. – Понимаете, Иван Васильевич, у нас захлопнулась дверь, а… Никитушка там… за дверью, – оправдывалась она перед соседом, который, к ее удивлению, куда-то исчез.
Воспользовавшись долгожданной паузой в суматошном дне, баба Варя отсчитала 60 капель валерьянки в стакан с водой, морщась, выпила настойку и завалилась в кресло, не позволяя поддаться раздражению.
– Бабуль! Тебе же врач приписал 73 капли, опять на 13 ошиблась, – консультировал за дверью Никита, напоминая бабушке о возрасте.
– Ишь ты, профессор! – устало улыбнулась баба Варя и вскочила от сильного стука в дверь.
Это Погремушкин орудовал отмычкой в двери, которая легко поддалась его натиску и, к удивлению всех, открылась.
– Куда дел руль? Последний раз спрашиваю! – вращал глазами Погремушкин перед дующимся на унитазе Никитой.
– Живот болеть перестанет, тогда и вспомню, – выкрутился Никита, издавая характерные, как и подобает текущей клинике, звуки.
– Ты что мычишь? Куда подевали руль? – продолжал свое следствие Погремушкин.
Слава Богу, баба Варя пришла на выручку и вывела Ивана Васильевича из туалета. Никита получил шанс завершить начатое на унитазе дело и достойно выйти из сложившейся ситуации:
– Дядя Ваня, не расстраивайтесь, я вместо руля фонарик свой отдам.
Через минуту Никита предстал перед Иваном Васильевичем с фонариком, подаренным ему в день рождения отцом. Баба Варя была очень удивлена, догадываясь, насколько желанна и бесценна была эта вещь для Никиты.
Погремушкин взял фонарь, повертел его в руках, разглядывая со всех сторон, затем засунул во внутренний карман не первой свежести пиджака и произнес:
– А руль когда вернешь?
На вопрос Погремушкина отреагировала входная дверь: она открылась, и в комнату вошел Сергей Григорьевич Токмазов, отец Никиты и сын бабы Вари. Это был обаятельный и красивый мужчина тридцати пяти лет. Его благородство и воспитанность не позволили вдаваться в подробности случившегося. Поэтому как только он уловил суть «разборок», мгновенно в деликатной форме заявил соседу: «Завтра руль будет вам возвращен!».
Погремушкин не ожидал такой удачной развязки, виновато улыбнулся и вышел, не закрыв за собой дверь, унося в засаленном пиджаке самую драгоценную вещь Никиты – фонарь.
После минутной паузы Сергей Григорьевич спросил:
– Обедать будем?
– Да-да, конечно… – вспомнила о своих обязанностях баба Варя и устремилась на кухню.
За столом сидели молча. Царила такая тишина, что тиканье часов на стене можно было принять за бой колоколов. Леня уставился в тарелку с супом, боясь поднять глаза. Он никак не мог поймать в ложку плавающий в супе картофель, в итоге третья часть супа оказалась на его коленках, майке и шортах.
– Куда торопишься? – спросила баба Варя Леню, нарушив молчание.
– Домой. Я забыл дедулю покормить.
– Но у тебя нет дедушки.
– Да нет, это я так кота своего называю.
– А почему «дедуля»?
– Потому что кот старый, – пояснил Леня бабе Варе. У той от удивления брови превратились в две большие дуги.
– Пап, можно я Ленчика провожу домой? – неожиданно спросил Никита, чуть не поперхнувшись грушевым соком.
– Ненадолго. Скоро мама придет, – коротко ответил Сергей Григорьевич. Он выглядел как никогда устало и совершенно не был настроен на серьезный разговор. Дипломат по природе, он решил, что гораздо искуснее с этим справится его жена Жанна Васильевна. Это вовсе не означало, что Сергей Григорьевич перекладывал на хрупкие плечи жены воспитание сына. Он был убежден, что главное в семье самому быть на высоте, подавать хороший пример сыну. По его мнению, ребенок вырастет особенным, если сам сумеешь предстать перед ним особенным: щедрым, добрым, любящим, великодушным. И он старался быть таким. Может быть, не всегда это получалось, но сегодня Сергей Григорьевич вел себя корректно. Он ни разу не попрекнул детей в случившемся, отделавшись короткими фразами: «Брать чужую вещь стыдно! Тебе, Никита, было обидно, когда во дворе исчез твой самокат. Зачем же так поступаешь с другими?».