Возвращение Леньчика примирило Токмазовых, хотя бы на короткое время, с нескладным, суетливым существованием. Но Леньчик слишком хорошо знал эту семью, чтобы не понять, что существовать они не смогут, они будут жить. Родители будут жить с верой в возвращение сына.
Леньчик подошел к Жанне и молча взял за руку. За долгие годы они научились понимать друг друга без слов. К ним подошла Нелли. Она крепко держала Алика за ручку, но мальчик вырвался и направился в сторону клумбы. Красивые голубые цветы привлекли его внимание. Алик уселся поудобнее подле клумбы, затем сорвал несколько веточек голубых, как небо, незабудок и направился к молча сидящему на лавочке Сергею Григорьевичу. Он нес маленький букетик незабудок Токмазову. Впервые за долгие месяцы Сергей Григорьевич улыбнулся. Посаженные руками Лены незабудки смотрели в небо, а оттуда исходил теплый, ласковый свет. Он заполнил весь дворик, сделав его золотисто-светлым. От яркого солнца Токмазов закрыл глаза и погрузился в звуки дворика. Среди множества непохожих друг на друга звуков он расслышал ласковый шорох Никиткиных шагов, его дыхание. Никитка дышал одной жизнью с двориком. Отовсюду на Токмазова глядели зеленые Никиткины глаза, а еле слышный ветер рассыпал по всему дворику его родной голос, который, сливаясь со звуками двора, уплывал в Вечность. И невозможно было не расслышать: «Не-за-бу-дем! Не-за-бу-дем! Не-за-бу-дем…», – шептали незабудки.
Заблудившееся счастье
– Пер аспера ад астра! – вальяжно произнесла Изабель Марковна, обращаясь к аудитории. Перед ней за чисто вымытыми столами, выставленными в один ряд, в ленивой позе разместились 19 выпускников исторического факультета Кубанского государственного университета.
– Прутиков, я жду перевода, – неожиданно для всех добавила молоденькая аспирантка. Покрасневший Ромка несколько секунд стоял как натянутая струна.
– Астры цветут летом, – внезапно выпалил он.
В аудитории раздался хохот.
– Издеваетесь? Ну что ж, шестая двойка за месяц. Перспектива на пересдачу у вас, Прутиков, увяла вместе с астрами. Можете сесть, – достаточно спокойно сказала Изабель Марковна и вышла под раздавшийся звонок, извещавший об окончании пары.
Однокурсница Ромки Анечка Видова ликовала. Теперь уж точно надменный и заносчивый Прутиков никуда не денется. Хочет он или нет, а обратиться ему к ней, лучшей студентке курса, блестяще знающей латынь, придется.
Аня, давно и безнадежно влюбленная в Ромку, никак не могла понять, что его так привлекало в тупой и кривенькой толстухе Вике Шатохиной. То ли дело она, Анечка Видова: красавица, умница, преуспевающая не только в учебе, но и в общественной работе факультета, любимица группы. Аня выпрямила плечи, приняла красивую осанку и гордо понесла себя мимо Ромки, сексуально покачивая бедрами. Никакой реакции не последовало. Лицо Прутикова ничего не выразило и никак не отреагировало на подиумную фигуру Ани. Своим наивным, невозмутимым видом он демонстрировал небрежное отношение ко всему, что его окружало. Аня, увы, не была исключением, и это ее взбесило, но виду она не подала.
В дверях появилась Вика. Ромка мгновенно оживился. Прежнее безразличие исчезло, уступив место расплывшимся в улыбке губам, искоркам в глазах, теплоте. Резкую перемену в настроении Прутикова Аня не могла не заметить.
– Да, не может Вика ему нравиться, не может, – успокаивала она себя, спускаясь по ступенькам к выходу. Сердце бешено колотилось. Понятно, женское самолюбие не дремало.
За дверью начинался другой мир. Студенческая сутолока сменилась милой, ласкающей взор картинкой. Март перестал притворяться зимой, утверждаясь в своих законных правах прорезающимися почками на ветках деревьев. Промытые ночным дождем улицы создавали атмосферу чистоты и легкости. Пахло свежестью и новизной. Весенний пейзаж улучшил настроение. Аня метнулась навстречу трамваю. Его скорость не превышала скорости ползания черепахи.
– Лучше рядом идти, чем в нем сидеть, – усмехнулась она.
В трамвае было душно, тесно и пахло потом. Не хватало воздуха. От удушья в глазах мельтешили чертики, а в ушах звенело.
– Ох ты, сучка крашена!..
– Вы это мне? – испуганно и удивленно спросила Аня склонившуюся над ней кондукторшу.
– Соседке! – зло ответила билетерша. Рядом с Аней стояла вульгарно одетая девушка не первой свежести. Разукрашенная, как попугай, она тоскливо смотрела в окно. Из-под толстого слоя дермакола, небрежно лоснящегося на лице пассажирки, предательски просматривались неумело замаскированные синяки. Девица развернула лицо в сторону кондукторши и обнажила темно-коричневое родимое пятно, расплывшееся по всей левой щеке и шее. На Аню обрушился едкий запах перегара. Бутылка дешевого недопитого вина неприлично торчала из мятой кожаной сумки. Лениво прикурив сигарету, девица поднесла к вызывающе очерченному рту бутылку, сделала глоток и расстегнула молнию на куртке. На грудь «дивы», обтянутую ярко-красным свитером, пролезло что-то, похожее на черненький комочек, и несколько раз пискнуло. Месячный щенок миролюбиво посапывал под теплой одеждой хозяйки.