На мгновенье Аня замерла, осознав, что из жизни уходит смысл. Кто она? Зачем живет? Она смотрела на состарившихся родителей, словно ждала от них ответа на вопросы. Они болезненно воспринимали неустроенность дочери, особенно Николай Георгиевич.
– Умрем, останешься одна, – сказал он как-то Ане после пятой стопочки… Потом были другие слова, полные обид и горечи, в которых истина одна: отец мечтал о внуках.
– Скоро приду! – спокойно сказала Аня и вместе с Верным вышла из дома.
Зимнее море было хмурым и встретило недружелюбно. Декабрь обнажился и не радовал глаз. Аня, зябко кутаясь в подаренный Динкой синий мохеровый шарф, посмотрела сиротливым взором в высокое серое небо. Оттуда, как по заказу, пошел густой, мягкий почти теплый снег. Он ласково ложился на песок и тут же таял.
– Как в жизни, – растерянно подумала Аня, – строишь планы, мечтаешь, надеешься и вдруг осознаешь, что ничего-то и не было, по крупному счету. Все дни растаяли, как этот снег, и растворились в бесконечности морской глади. Время унесло их далеко-далеко, туда, где море сливается с небом, за горизонт… во Вселенную.
По пляжу бегало много брошенных собак…
– Это оттого, что в людях осталось мало тепла, – отметила про себя Аня и посмотрела на Верного. На фоне шустро бегающих четвероногих Верный смотрелся старичком. Он тяжело передвигался и не отзывался на лай себе подобных. Его возрастной лимит был давно исчерпан, но из-за прекрасного ухода он пережил время. Аня с нежностью погладила Верного.
– Куда все исчезло, дружище? – тихо спросила она. Собака отчаянно молчала, тонко чувствуя хозяйку, как будто понимала, что в этом вопросе и несчастная любовь, и потерянная дружба, и колдобины судьбы.
– Куда девались девичьи мечты? – вспомнила Аня написанную когда-то строчку.
Слова, гонимые надеждами и отчаянием, хлынули из ниоткуда. Они вдруг потекли нескончаемым потоком, прорывая лабиринты сомнений и страданий в ее душе.
Куда девались девичьи мечты?
Рассыпались, как в бусах жемчуга…
Давно меня не навещают сны,
Где лаврами судьбу свою плела.
Уж не найти мне не напрасных слов,
Чтоб кружевом легли на белый лист.
Не посвятить опять тебе стихов,
В которых в силах я была простить…
Тихо падающий снег оголил фрески Аниной души. Появилась болезненная потребность запомнить слова, перенести их на бумагу, показать читателю, как другу, врачу или священнику.
Громкие голоса заставили ее отвлечься. Аня обернулась и увидела компанию изрядно выпивших людей. Спрятавшись от снега под навесом, они разместились на топчане и разливали в одноразовые стаканы сомнительную жидкость из трехлитрового баллона.
Не свойственное для зимнего пляжа зрелище Аню удивило и насторожило.
– Француз, француз, не уходи, – кричала одна из женщин мужчине, отказавшемуся пить.
Тот резко швырнул стакан и быстрыми шагами удалялся к выходу с пляжа.
– Француз! Ты куда? Быть может, я твоя судьба! – просила она вернуться мужчину, больше похожего на работника очистительных сооружений, нежели на иностранца.
– С тобой какая может быть судьба, проститутка? – неожиданно ответил тот на русском вперемежку с хохляцким и приостановился. – Ты ж через себя весь Кавказ и Азию… Среднюю… пропустила.
– Проститутки те, кто страну развалил, а я ее собираю, – вызывающе выкрикивала женщина, догоняя мужчину.
Диалог неизвестных людей не вписывался в мироощущение Ани и отвратительным образом резал слух. Она еще находилась под впечатлением утонченных слов нахлынувшей на нее лирики. Город души, выстроенный ею из глубоких слов, разрушился в считанные секунды увиденной реальностью.
Спустя некоторое время пьяная компания удалилась, но один из них, с обликом бомжа, продолжал оставаться на топчане в лежачем состоянии. Через несколько минут, он упал лицом на заснеженный песок и замер.
Верный тревожно заскулил и бросился на упавшего. Собака пыталась его перевернуть и жалостно лизала затылок.
– Ко мне, Верный, – приказывала Аня, но собака не реагировала.
– Да что случилось? Я сказала: «Ко мне!» – повторяла Аня, однако Верный ее не слушал, продолжая истошно скулить.
Тогда Аня подошла поближе и, к своему ужасу, открыла, что лежащий оказался женщиной. Из-под вязаной шапки с козырьком, очень похожей на мужской головной убор, выбилась копна рыжих волос. Шнурков на мужских мокасинах не было вообще. Но то, что произошло дальше, повергло Аню в шок. Когда женщина под бурным натиском Верного перевернулась на спину и слабым, не контролируемым от алкоголя движением убрала с лица снег, Аня увидела на левой щеке и шее большое родимое пятно, точь-в-точь как на фотографии девочки из папиного сейфа.