– Нужно успеть до вечера расклеить в трех районах, – с чувством собственного достоинства произнес Вачик.
– Ну что, начнем с этой станицы? Притормози, – приказал Карен.
Все трое вышли и направились по дороге. Плакаты клеили на столбах и воротах частных домов по обе стороны дороги. Навстречу «политическим энтузиастам» ковылял слегка сгорбившийся старичок с авоськой в руках и собакой на поводке.
– А, это ты?! – вырвалось из дряхлой груди старика, – два года назад ты сюда уже одного мудозвона приводил. Обещал газ, свет, дороги… Дудки… Вот тебе дороги… – смачно показав комбинацию из трех пальцев, тряс старичок морщинистой рукой, указывая на Карена.
– Дедуль! То выборы в Госдуму были. А это совсем другое.
– А что это?
– А это выборы в местный «парламент». Этот человек (Карен показал плакат с портретом очередного кандидата) один из нас! – пояснил Карен.
– И сколько же еще этих кандидатов-дармоедов на столбах будут людей пугать?! – не унимался дед, – а ну, вон отсель! – Старичок отпустил поводок собаки, дав понять ей, что перед ними враги… Собака бросилась почему-то на Вачика. Именно он показался ей подозрительным. Вачик прижался к дереву, а Петька от страха, вообще, умудрился залезть на ветку. Лизка успела влезть в машину и испуганно наблюдала из окна. Собака истерически лаяла, пытаясь схватить Вачика за штаны… Ветка дерева не выдержала тяжести, и Петька полетел вниз, зацепив Вачика. Вачик сунул поломанную ветку в пасть собаки и, воспользовавшись моментом, влетел вместе с Петькой в машину.
– Ничего, Петька, нас е…ут гм, ругают, а мы крепчаем, – облегченно произнес он и вытер со лба пот.
– А Карен куда пропал? – спросила Лизка.
– Он зашел на почту. Это по ту сторону дороги. Поехали за ним, – произнес еще не совсем отдышавшийся Петька.
Карен разговаривал с двумя мужчинами. В первом Лизка узнала соседа Вачика – ныне действующего депутата Виктора Ивановича Икоткина, а во втором – партнера Карена по распространению политической агитации. Он, как и в прошлый раз, держал в одной руке пачку плакатов, а в другой – портвейн «Южные ночи». Виктор Иванович пытался уйти, но назойливый агитатор, качаясь во все стороны, что-то объяснял. «Я ваш лучший лекторат», – тыча в грудь Икоткину, доказывал агитатор. Карен стоял молча.
– Садись в машину. Мы едем в новый район, – приказала Лизка Карену.
Карен сунул в руки «лучшего лектората» дополнительную пачку агитационных листов и, попрощавшись с Икоткиным, сел в машину.
– Вы что? Так быстро управились? – спросил он.
– Тяжелый у тебя хлеб, друг. Я чуть было без штанов не остался, – сказал Вачик Карену.
– Что-то случилось? – спросил Карен.
– Случилось то же, что и всегда. Народ устал. Никому не верит. Никакой власти, никаким партиям, потому что дел конкретных нет – одни обещания, – решительно заявила Лизка.
– Да! К сожалению, нет сегодня в городе лидера, за которым бы пошли, которому бы поверили, – поддержал Лизку Петька.
– Честно говоря, я давно уж не припомню в нашем городе яркого человека, незаурядного политика! – продолжал Вачик.
– Вы зря так, ребята! В нашем городе всегда были люди, которым доверяли, которые вносили огромный вклад своим трудом в развитие курорта. Они и сейчас есть, – заявил Петька.
– Для меня таким человеком был и остался Коля Испирьян, – тихо произнес Карен.
– Такие, как Николай Арамович, рождаются один раз в сто лет. Его любили все, потому что он был особенным, ни на кого не похожим. Он мог понять каждого: и бедного, и богатого, и умного, и глупого. Он никогда не надувался от чувства собственной важности, напротив, был доступен всем. Это был человек от Бога! – сказала Лизка.
– Сколько лет прошло после его трагической гибели, а народ до сих пор его помнит и любит, – заметил Вачик и предложил заехать на кладбище, мимо которого проезжали.
– Он что, здесь захоронен? – спросил Петька.
– Да, – ответил Вачик.
На кладбище было тихо. На небольшую церковь и памятник подле нее веяло красотой и силой. Они исходили от окружающей природы. Здесь каждый сантиметр дышал историей, а с памятника из мрамора смотрели глаза человека мужественного и безжалостного к самому себе. В этом взгляде было то, что не всегда встретишь в других, – внутренняя красота и грустное благородство.
– Его хоронил весь город и район. Такого народного шествия город не знал со дня своего существования. Телеграммы с соболезнованиями приходили из бывших стран СНГ, церквей России и Армении, из Государственной Думы. Его похороны – это народное признание, народная любовь, – вспомнила Лизка.