— Леон в гостиной, — сказал Петр.
— Выгони!
Глядя на нее беспомощно-укоризненным взглядом, Петр оставался неподвижен.
— Или ты охладел? А может быть, ты просто стал ханжой? — процедила она.
— Что ты лопочешь, Лобызенок…
Он попытался привлечь ее к себе, но она резко вырвала руку.
— Или ты не понимаешь, что я женщина? Не понимаешь?!
— Я всё понимаю… поверь мне. Я понимаю тебя, как никто, — проговорил Петр, начиная отдавать себе отчет, что с ней творится что-то неладное. — Подойти ближе. Сейчас мы успокоимся и всё обсудим.
— Нет, ты ничего не понимаешь… Но сейчас я тебе всё объясню. Сейчас увидишь… — Она подступилась к столу, начала искать что-то среди книг и бумаг, роняя их на пол, но вдруг выхватила из бутылки горящую свечу и, разбрызгивая воск по комнате, ударом потушила ее об стол, а затем, продолжая немо трястись, в слезах, которые текли по щекам, вскинула правое колено на стол, воткнула свечу себе в вагину и стала проделывать ею конвульсивные движения.
Петр сорвался с места. Выхватив свечку, он взял ее на руки, усадил в свое кресло, сорвал с дивана плед и силился ее укутать.
Луиза дрожала. Она не могла вымолвить ни слова.
Петр стремительно вышел из комнаты, тут же вернулся с бутылкой воды, выплеснул виски из стакана в окно, налил в него воды и поднес к ее губам. Стуча зубами о край стакана, Луиза сделала несколько глотков и поперхнулась.
Он выждал, поднес к ее губам всю бутылку, попросил отпить еще глоток, а затем, гладя по взмокшим волосам, приподнял кончиком пальца ее подбородок и попытался заглянуть ей в глаза. Но Луиза, от неспособности что-то вымолвить, опять захлебнулась слезами.
— Нельзя же так, Луизенок… На что это похоже, — бормотал он.
— Мне плохо, — произнесла она. — Ты понимаешь? Мне ужасно плохо… Всё не так… Я так устала. Это было гадко, только что?
— Ничего нет в этом гадкого, — сказал Петр. — Уверяю тебя. Давай отдышимся, оденемся и пойдем на улицу.
— Это было мерзко… мерзко, — лепетала она.
— Ничего мерзкого.
— Ты не понимаешь. Я не об этом… — И она вновь разразилась рыданиями.
Петр наполнил стакан почти до краев и заставил ее выпить всю воду, после чего всё же догадался закрыть дверь в кабинет и, дав ей немного прийти в себя, заговорил быстрым шепотом:
— Мы всё изменим. Обещаю тебе. Мне тоже трудно. У меня тоже всё не так в этом году. Если бы не ты, я бы вообще не знал, что делать. Но всё уладится, я уверен! Если тебе надоела такая жизнь… деревня, однообразие… то я могу продать этот дом и купить что-нибудь в Париже. Да мы вообще можем переехать куда угодно! Ломов вон всё бросил. Все думают, что он рехнулся. Но он прав. Так больше жить нельзя. Ну ответь мне что-нибудь?
— Пэ, мне скучно жить… и неинтересно… Не здесь, в Гарне, а вообще! Ты понимаешь? Вообще скучно жить…
— Да… я понимаю. Всем скучно, — сказал он, помедлив. — Одни это чувствуют остро. У других шкура из толстой кожи, вот и вся разница… Не все признаются, вот и всё… Или вся беда в возрасте? Может быть, всё дело в том, что я старше тебя? Какую жизнь я тебе устроил?
— Нет, при чем тут это?
— Ты знаешь, что я хотел тебе предложить? Мне нужно ехать к Ломову в конце июня. Если хочешь, поедем вместе? Ты же никогда не была в России. Поедем в Петербург… да куда захочешь! Это покруче любых Сейшел… Что ты молчишь?
Зрачки ее дрогнули. Непонимающе всматриваясь в него, Луиза едва слышимо проговорила:
— Это возможно?
— Конечно возможно.
— Тогда дай мне слово.
— Решено!
— Скажи, Пэ… ты никогда не оставишь меня?
— Какой вздор!
— Мне иногда страшно, я сама не знаю отчего. Ну а вдруг что-то заставит тебя, ты понимаешь? Или меня?
— Ничто не сможет заставить.
— Такого не бывает.
— Бывает. Мне ведь не двадцать лет. В некоторых вещах я уже разбираюсь… Я нашел всё, что мне нужно.
— Однажды всё равно что-нибудь изменится. Ведь не могут чувства не меняться с годами, — усомнилась она, и в лице ее появилась холодная задумчивость.
— Так все говорят. Но зачем думать о том, что будет потом, когда неизвестно, что будет завтра. Потом это перейдет во что-то другое. Да и откуда в нас такая уверенность, что другое будет хуже? Давай договоримся: между нами больше не должно быть недомолвок. Если что-то не так, если тебе трудно, скучно, ты должна сказать мне об этом. Обещаешь?
Луиза кивнула, но по ее лицу вновь сбегали слезы. Вцепившись ногтями в его запястья, она потребовала, чтобы он больше не произносил ни слова.
Из-за ангины Луиза оставалась в Гарне безвыездно всю неделю. Дни напролет она проводила в обществе Мольтаверна, и тот всё охотнее делился с ней воспоминаниями о прошлом и о Легионе.