— Это зависит от обстоятельств, — заметила Дейдра.
— И каковы обстоятельства в моём случае?
— Определённо, благоприятные.
В мыслях я посочувствовал Рику. Если за четырнадцать лет его манера ухаживания за женщинами не претерпела существенных изменений, то вполне вероятно, что на днях у него появится «фонарь» под глазом. Моя милая сестричка обожает нарываться на неприятности — правда, страдают при этом другие…
Когда я вошёл в кабинет Анхелы и закрыл за собой дверь, она молча поднялась из-за стола, подступила ко мне и, прежде чем я успел изобразить на своём лице виноватую улыбку, наотмашь ударила меня по щеке.
— Всё понятно?
— Да, — ответил я, обнял её и поцеловал. — Извини, дорогая.
— В вашей семье у всех такое извращённое чувство юмора?
— Нет, только у Джо.
— И у тебя.
— Я только подыгрывал ему.
— И здорово это делал, даже меня обманул. А я не люблю, когда меня обманывают, пусть и шутки ради. Я так волновалась за тебя.
— С какой стати?
— Ну да, конечно! Теперь-то мне ясно, что ни с какой. Просто я, дура…
Анхела не закончила, высвободилась из моих объятий и вернулась к столу. Сев во вращающееся кресло, она нажала какую-то кнопку и обратилась к одному из двух стоявших на столе мониторов:
— Саманта.
— Да, Анхела? — раздалось в ответ мелодичное контральто.
— Что нового о «тайных вечерях»?
— Пока ничего существенного. Республиканцы и социалисты даже носа не высовывают. Похоже, они и ужинать будут при закрытых дверях.
— Понятно. И какой прогноз?
— Сейчас ещё рано делать выводы, но, судя по всему, у них возникли серьёзные разногласия. Возможно, я подчёркиваю: возможно — это лишь моё предположение — дело идёт к расколу. Никакой конкретной информацией мы не располагаем. Остаётся только ждать.
— Что ж, будем ждать.
Когда Анхела отключила связь, я спросил:
— К тебе все секретарши обращаются по имени?
— Не все, — ответила она. — Это во-первых. А во-вторых, Саманта не секретарша, она глава моей канцелярии. И, добавлю, моя близкая подруга. Если тебя это так интересует, то я не поощряю фамильярность среди моих подчинённых, но, с другой стороны, в неофициальной обстановке стараюсь обходиться без лишних формальностей. Видать, у тебя на родине всё не так, и короля там почитают за бога.
— А почему ты решила, что у нас есть король?
— Потому что в тебе, несмотря на твои свинские манеры, чувствуется аристократический лоск. Особенно это заметно, когда ты перестаёшь следить за своим поведением.
Я пододвинул стул и сел напротив Анхелы.
— Рик поделился с тобой своими догадками?
— Да. И я уверена, что он не ошибся. У тебя есть титул?
То, что я не ответил сразу, уже было ответом. Я не хотел лгать Анхеле, но и не мог сказать всей правды. Пока что не мог. Наш разговор свернул в то опасное русло, когда за одним следовало другое, и я чувствовал, что уговор, заключённый в своё время между мной и Дженнифер, в случае с Анхелой не пройдёт. Я должен выкрутиться, не солгавши, и впредь должен буду выкручиваться, утаивая часть правды, самую важную часть, от любимого человека… Чёрт, как я устал от притворства!
— Так какой у тебя титул? — настаивала Анхела.
— Принц Уэльский, — после некоторых колебаний ответил я.
Она фыркнула:
— Очень остроумно!
— Это не шутка. — Я даже обиделся: ведь я не солгал, сказал чистую правду. — Я действительно принц Уэльский, только это не тот Уэльс, что на Земле. У нас тоже есть Уэльс и есть Новый Уэльс. Я принц и того, и другого… Между прочим, о каких «тайных вечерях» ты говорила с Самантой?
Анхела поняла, что я пытаюсь переменить тему разговора, но не стала возражать.
— Собрания парламентских фракций накануне открытия сессии, — объяснила она. — После утверждения правительством окончательного варианта доклада они всеми правдами и неправдами заполучили его текст, это всегда происходит, и собрались обсудить своё поведение на завтрашнем заседании — когда нужно аплодировать, когда хранить гробовое молчание, а когда дружно качать головами в знак неприятия того или иного тезиса. В общем, обычная ситуация.
— Но, в частности, имеет свои нюансы, — заметил я.
— Что верно, то верно. Кроме всего прочего, Рик, как бы невзначай, сболтнул кому надо, что у тебя за душой не одна сотня миллиардов. Теперь многие считают, что наш брак готовился давно.
— А это что-то меняет?
— Нет, но это подлило масла в огонь. Узнав о моём намерении поставить на голосование поправку к конституции, республиканцы и их союзники по коалиции из социалистической партии всполошились. Разумеется, они сразу сообразили, что в случае отрицательного результата я назначу досрочные выборы, на которых их ожидает крупное поражение. Для лидеров фракции это не так смертельно, как для рядовых членов. Они-то будут находиться в самом верху партийного списка и при любом исходе получат места в парламенте.
— А что это им даст?
— Они сохранят верность принципам. К тому же риск благородное дело. Чем чёрт не шутит — а вдруг противникам поправки удастся заполучить сто один мандат.
— Разве это возможно?
— Маловероятно, но всё же не исключено. Одним из преимуществ и в то же время недостатков пропорциональной избирательной системы является гарантированное представительство оппозиции в парламенте. Причём, за счёт отсева карликовых партий, не преодолевших трёхпроцентный барьер, обычно ей достаётся больше мест, чем она того заслуживает.
— То же самое можно сказать и о правящем блоке.
— Тут ты ошибаешься. Большинство мини-партий у нас крайне правого толка, ультрароялистские. Их возглавляют честолюбивые представители влиятельных аристократических семейств, которые таким способом обеспечивают своё избрание в Сенат. А что касается левых, то они гораздо более сплочённые и действуют единым фронтом. Я полагаю, что как раз сейчас лидеры республиканцев пытаются договориться с социалистами о созыве внеочередных съездов своих партий, которые обязали бы всех депутатов левой коалиции голосовать против поправки.
— И они обяжут?
— Можно не сомневаться. Внеочередные съезды тем удобны для партийного руководства, что из-за крайне сжатых сроков делегаты обычно не избираются, а назначаются. Но я не доставлю им такого удовольствия. Поправка будет проголосована завтра же.
— В нарушение процедуры?
— Вовсе нет. Регламентом предусмотрена так называемая королевская привилегия. Я вправе требовать немедленного голосования по внесённому мной законопроекту, минуя предварительное обсуждение в комитетах и фракциях и без дебатов на пленарном заседании. Правда, если поправка будет принята по такой упрощённой процедуре, она вступит в силу лишь после вердикта Верховного Суда о её непротиворечивости другим статьям конституции.
— А если поправка не будет принята?
— Это меня не волнует. Вернее, волнует меньше всего. Главное, чтобы оппозиция не проголосовала дружно «против». Даже если поправка не наберёт нужного количества голосов, но часть республиканцев будет «за», это приведёт к внутрипартийному расколу.
— Ага, — сообразил я. — Таким образом, накануне досрочных выборов левые перегрызутся между собой, и ты получишь парламент фактически без оппозиции.
Анхела смущённо улыбнулась, как будто я поймал её на чём-то нехорошем.
— Всякий, кто находится у власти, не в восторге от оппозиции, — ответила она. — В демократическом обществе права меньшинства охраняются законом, и оппозиция — неизбежное зло. Но никто не запретит мне бороться с этим злом, оставаясь в рамках закона.
Я поднялся со своего места, обогнул стол и подошёл к креслу, в котором сидела Анхела.
— Солнышко. Признай наконец, что мы с тобой одним миром мазаны. Ты борешься с оппозицией, я борюсь с конкурентами…
— Я борюсь честно, — возразила она.
— Законно, — сделал я маленькое уточнение. — А насчёт честности можно ещё поспорить. Но мы спорить не будем. Поверь, я тоже чту уголовный кодекс…