— Да так, — солгал я. — Из чистого любопытства.
Попрощавшись со мной, Морис вышел из дома, и вскоре снаружи опять послышалось слабое завывание. Выглянув в окно, я увидел, как флайер начал медленно подниматься в воздух. На высоте около шести метров он на секунду остановился, повис неподвижно в воздухе, затем вдруг рванул с места в карьер, стремительно взмыл в небо и исчез с поля моего зрения.
Я лишь пожал плечами. Что с Мориса возьмёшь? Известно — лихач; наконец-то он дорвался до своих любимых сверхвысоких скоростей.
Я подошёл к визору, склонился к пульту и, обострив своё обоняние, принюхался. Определённо, запах присутствовал — тонкий аромат изысканных женских духов. Наиболее интенсивно он исходил из гнезда, откуда недавно Морис извлёк пластиковую карточку с записью.
Стало быть, подумал я, упомянутый всуе кузен Филипп здесь ни при чём. Если, конечно, он не гомосексуалист, что маловероятно — ведь Морис, который в таких вопросах настоящий педант, назвал его блядуном, а не пидором. Хотя, впрочем, не исключено, что это была какая-нибудь кузина, обожающая «клубничку», но всё же у Мориса появился шанс. Удачи ему…
Меня так и подмывало подняться на второй этаж и обследовать жилые комнаты на предмет обнаружения новых улик (тем более, что запах духов вёл также и к лестнице), но осуществить это намерение я не успел. Снаружи послышалось уже знакомое завывание, потом в окна вновь ударил яркий свет.
Так, так, так! Похоже, до Мориса дошёл скрытый подтекст моего вопроса насчёт приставки запахов, он достал карточку и обнаружил, что она пахнет женскими духами. И, очевидно, теми духами, которые предпочитает Софи. Вот он и вернулся, чтобы на месте произвести расследование.
Однако я ошибся. То был не Морис.
Я мысленно репетировал речь на тему «не нужно быть пессимистом» и «жизнь полна сюрпризов, не всегда неприятных», когда в дом вошла невысокая стройная девушка с роскошными тёмно-каштановыми волосами и невероятно притягательными большими карими глазами. Я сразу узнал её, хотя она была не в подвенечном платье, а в простеньких чёрных брюках и лёгкой короткой куртке зелёного цвета.
Даже в такой незатейливой одежде Софи выглядела как королева. Её утончённая красота в сочетании с одухотворённостью, сквозившей во всём её облике, и каким-то внутренним огнём, идущим из самых глубин её естества, произвела на меня эффект, сравнимый разве что с прямым попаданием молнии в голову… Внезапно я вспомнил слова Мориса: «Разумеется, он тоже полюбил её. Иначе быть не могло», — и теперь они не казались мне наивными. Более того, теперь я находил их очень меткими. Да, разумеется, как же иначе…
Не стану спорить, что каждый человек по-своему красив и привлекателен. Но согласитесь также, что красота красоте рознь, равно как и привлекательность привлекательности. Обычно природа соблюдает баланс, в меру распределяя эти качества, однако порой встречаются отклонения в ту или другую сторону. Зачастую очень красивые женщины не слишком привлекательны, а привлекательные — не очень красивы; речь, конечно, идёт о первом впечатлении, которое впоследствии может измениться. Но бывает и так, что она (то бишь природа) допускает вопиющую несправедливость, обделяя одних как красотой, так и привлекательностью, а других одаряя ими сверх меры. И ещё неизвестно, что хуже: если некрасивые и непривлекательные женщины в большинстве своём просто несчастны, то женщины, у которых и красота, и привлекательность присутствуют в превосходной степени, нередко становятся настоящим стихийным бедствием — как для других, так и для самих себя. К разряду ходячих стихийных бедствий я относил Диану, Юнону, Дейдру и Пенелопу. К этой же милой компании, вне всяких сомнений, принадлежала и Софи.
Увидев в доме незнакомца, она лишь на мгновение растерялась, затем смерила меня оценивающим взглядом и, как ни в чём не бывало, приветливо произнесла:
— Bonsoir, monsieur.
У неё был приятный мелодичный голос и очаровательный восточный акцент, который казался тем более экзотичным, что внешность Софи была чисто европейская, скорее даже британская — этакая смесь кельтской и англосаксонской кровей.
За время знакомства с Морисом я неплохо поднаторел в французском языке, но общаться на нём с другими людьми ещё не решался. Поэтому ответил нарочито неуклюже, с утрированным английским акцентом:
— Bonsoir, mademoiselle.
Это возымело своё действие, и Софи тут же перешла на английский язык, которым, как оказалось, владела весьма недурно.
— А вы не похожи на заблудившегося альпиниста, — заметила она, снимая слегка припорошенную снегом куртку. Мельком глянув в окно, я обнаружил, что начался снегопад. — Вы здесь в гостях или как?
Под курткой на Софи была симпатичная красная кофточка из неизвестного мне материала, которая, как и брюки, плотно облегала фигуру, подчёркивая все её достоинства и указывая на отсутствие каких-либо изъянов.
— Вы правы, я не альпинист, — ответил я, украдкой раздевая её взглядом (уж с этим я ничего не мог поделать, только старался не слишком наглеть). — Я гость господина де Бельфора.
— Ага, понятно. — (И если Софи поняла меня так, что я гость Бельфора-старшего, то это её личное дело.) — Хотя странно… Он ничего не говорил вам обо мне?
— О вас? — Я замялся, не зная, что и сказать. — Ну… собственно…
Софи истолковала моё поведение по-своему и решила прояснить ситуацию.
— Я Софи де Бельфор, — представилась она. — Франсуа де Бельфор мой тесть.
— Да, конечно… То есть, я хотел сказать, что мне очень приятно… В смысле, приятно познакомиться, — сбивчиво проговорил я. — А меня зовут Эрик Брендон. Весь к вашим услугам.
Софи одарила меня пленительной улыбкой, от которой мой пульс подскочил раза в полтора.
— Судя по произношению, вы не с Земли, — сказала она. — Ваш английский довольно архаичен, что характерно для отста… для провинциальных планет.
— Угадали. — Мне не оставалось ничего другого, как подыгрывать ей. — Мои соотечественники ведут замкнутый образ жизни и избегают контактов с внешним миром.
— В самом деле? А как называется ваша родина?
— Царство Света. Вряд ли вы слышали о ней.
Софи утвердительно кивнула:
— И правда, не слышала. Но название очень красивое.
С этими словами Софи подошла к визору и, как бы между прочим, прикоснулась к одной из кнопок. Когда в ответ ничего не произошло, на её лице отразилось удивление. Она ещё несколько раз с тем же успехом ткнула кнопку, затем наклонилась и заглянула в гнездо считывающего устройства. Теперь её лицо выражало целую гамму чувств от тревоги и растерянности до досады и раздражения, а на щеках вспыхнул яркий румянец.
Резко выпрямившись, Софи повернулась ко мне и требовательно спросила:
— Где она?!
Благо у меня было время подготовиться к этому вопросу, и я ухитрился не выдать своего замешательства. Стараясь не переигрывать, я с искренним недоумением произнёс:
— О чём вы говорите?
— О записи!
— О какой записи? — невинно осведомился я. — У вас что-то пропало?… Ах да, понимаю. Теперь я вспомнил, что господин де Бельфор производил у пульта какие-то манипуляции.
— А он не включал визор?
— Нет, не включал.
В конце концов, я не солгал. Морис действительно не включал визор, это я включил его, а он лишь выключил и забрал карточку с записью.
Софи облегчённо вздохнула и всё же, очевидно для пущей верности, испытующе посмотрела на меня. Её взгляд вдруг показался мне таким странно-знакомым, что я непроизвольно послал в её направлении тестовое заклятие…
С этим я явно переборщил. И не только потому, что был слегка взвинчен, но также и по той причине, что ещё не успел приноровиться к местным условиям. Из-за интенсивной эксплуатации Формирующие здесь были возбуждены до предела и, образно говоря, гудели, как провода высоковольтной линии при значительной перегрузке.
Впрочем, я не оправдываюсь. Просто объясняю, почему вместо безобидного толчка у меня получился нокаутирующий удар. Софи пошатнулась и, если бы я вовремя не среагировал, упала бы в обморок на пол. А так её падение было более мягким — прямиком в мои объятия.