'…Центр, говорит Орел. Просьба, подтвердить последовательность открытия люка… Что? Там нет указанных объектов! Как нет? Просто нет…' - сгорели.
Уже потом, совсем потом — смотрели мы киноролик. Снятый простой, пленочной кинокамерой. Корабль, точнее спускач — выглядел… Страшно. Оплавленный, потерявший форму. Люк, взрезаемый автогеном на палубе. Точнее — его оплавленные остатки, тщетно пытались водолазы заглянуть в иллюминаторы. Потекшее как воск стекло, с вкраплениями обшивки стало совсем непрозрачным… Долгие, долгие минуты были потеряны — сперва прямо в море пытались открыть корабль, потом прицепить тросы к сгоревшим креплениям. Наконец, долетела тяжелая вертушка, просто поймали 'фару' корабля сетью.
И, уже только на палубе смогли открыли корабль… Дым тлеющей, в теории негорючей внутренней обшивки потянулся из распилов. Матрос, орудовавший алмазным резаком, закашлялся. Куски люка выламывали обычным ломом, время… Время решало все. Извлекаемые фигуры в скафандрах, похожие на безликие куклы. Капли, потеки пластика…
Спасательные шкурки 'Кайр' справились. Зеленые огонки светодиодов на рукавах погасли — под контролем врачей одежку не снимали — срезали. Увеча многослойную спасительную броню, стараясь не задеть и не потревожить лишний раз хрупкие тела. Мы все в центре, затаив дыхание — слушали обрывистые, скупые слова по радио. Медицинские термины, торопливые слова…
'…кислород, быстро. Не трогать грудь! Только дыхательная подача…' - тревога, сперва утихшая — нарастала вновь.
Тишина, тишина. Уже потом, много дней спустя — мы узнали, как все было. Прямо на летной палубе весь медсостав авианосца ожидал доставку корабля. Медики были в курсе всех возможных неприятностей, космонавтов старались достать очень бережно. Но изломанные страшной перегрузкой тела были похожи на гуттаперчевые куклы…
Помошь пришла вовремя — увы, не для всех. Гера, отстегнув пристяжные ремни, управлял кораблем до последнего момента. Держал осью против потока, старясь не подставить люк, точно рассчитав единственно возможный вариант спасения. И, когда яростная плазма расплавила крепления, сгорели коварные болты, взорвалось оставшееся топливо в баках — фару спускача закрутило. Он потерял сознание, перегрузка зашкалила за двадцатку. Его собственные руки, как тяжеленные гири — упали. На грудную клетку… Командир был еще жив, самый первый очнулся — и, хрипя, булькая пузырями крови на губах, пытался что–то сказать. Много версий слышал я, почти каждый, кто был рядом — услышал что–то свое…
Врачи делали все — все, что могли. Но многочисленные внутренние кровоизлияния, переломы и трещины почти во всех костях оставляли мало шансов. Герман Степанович Титов, космонавт номер два, командир второй Лунной, первый человек, побывавший на Марсе и Фобосе, скончался на палубе атомного авианесущего крейсера 'Орел'. И навсегда стал, остался в нашей памяти первым… Если люди идут в Космос жить — значит, следом всегда будет крастся разрушительница надежд. //Перерыл полки — не нашел 1001 ночь. А она там есть :( /
Георгий и Борис выжили, перенеся двадцатикратную перегрузку — дробившую кости, отрывавшую от корней зубы… Через несколько лет, проведенных в непрерывных лечебных процедурах — смогли вернуться к нормальной, почти нормальной жизни. Они больше никогда не летали…
А нас, всех собравшихся в Центре управления — добило еще одно печальное известие. Товарищ Мишин, уронив трубку телефона, прошептал - 'Сергей… Ну как же так…' - и прижал ладони к лицу, серому от горя. Не стесняясь, плакали все, от мальков–стажеров до академиков.
А через полчаса — вся страна. Как радостно готовили, потратив километры кумача, торжественные парады, как ждали — но хриплый голос диктора, бессменого товарища Левитана, сообщил трагическую весть.
Как тяжело, как холодно… Морозный февральский ветер несет поземку, забивая щели между гранитными булыжниками. Легкая совсем доля груза на плече — мегатонной горя давит на сердце. Уж слишком мы расслабились, привыкли к легким победам. Да и я грешен, чего там… Думал — корабль проверен на сто процентов, сколько лет летает. Но крохотные, в сотни грамм веса болтики жестоко доказали — случится может все. И предусмотреть, предвидеть все возможные случайности невозможно. Ну кто мог подумать, что заботливо укутав на все время долгого полета корабль дополнительной изоляцией — совершили фатальную ошибку? Кто… Некого винить. Меньше пятнадцати лет прошло, как мы впервые коснулись бездны — таящей множество угроз.
Мы несли скорбный груз по площади — помнящей многое. Несли мимо стройных рядов войск, в основном летчиков. И космонавтов. Все предыдущие трое суток, посменно сменяясь стояли мы почетным караулом, устало глядя на проходящую, скорбящую колонну.