Обещай мне, что бы ни случилось, ты позаботишься о Леопольде.
Голос Софронии возвращается к ней, напоминая о данном обещании. Виоли никогда не думала, что ей и правда нужно будет исполнять обещанное. Но все же она дала слово.
Леопольд медленно открывает глаза и хмурит лоб. Так происходит каждое утро, когда он осматривает окружающую обстановку. Его взгляд останавливается на Виоли, и она снова наблюдает, как к нему возвращаются воспоминания о последних шести днях. Она видит, как округляются его глаза, напрягается челюсть. Как разрывается его сердце. Так происходит каждое утро, когда он вспоминает, что Софрония мертва.
Но Виоли не нужно напоминать себе об этом. В своих кошмарах она видит, как это происходит снова и снова. Наблюдает, как Софронию, грязную и бледную после стольких проведенных в заключении дней, ведут по ступенькам на эшафот. Наблюдает, как палач кладет ее голову на деревянную колодку, мокрую от крови всех тех, кто оказался на этом месте до нее. Наблюдает, как серебряное лезвие гильотины опускается и отделяет голову Софронии от ее тела, а толпа вокруг Виоли и Леопольда заходится в ликовании.
Софрония даже не закричала. Она не заплакала и не стала умолять сохранить ей жизнь. В тот момент она, казалось, была за много миль отсюда, и это, как говорит себе Виоли, было тем единственным маленьким благословением, что дали ей звезды.
Нет, Виоли никогда не забудет о случившемся. Даже когда спит.
– Сегодня мы доберемся до Ольховых гор, – говорит она, понимая, что Леопольд и так это знает. Ей просто нужно что-то сказать, чтобы заполнить неловкое молчание, которое так часто их окутывает. На прошлой неделе они были незнакомцами – Виоли сомневается, что он хоть раз взглянул на нее, пока она была горничной Софронии. Теперь каждый из них – это все, что есть у другого, и они двое связаны вместе последней волей Софи.
Леопольд кивает, но ничего не говорит, поэтому Виоли чувствует себя обязанной продолжить, чтобы заполнить тишину.
– По морю проходит оживленный торговый маршрут, – говорит она. – Нам будет куда проще проплыть по нему, чем пытаться взобраться на сами горы. Однако прежде, чем мы отправимся в дорогу, нужно заглянуть в дом. Сомневаюсь, что в последнее время здесь кто-то бывал, но, возможно, внутри осталась какая-нибудь еда или что-то еще, что мы сможем продать…
Увидев испуг на лице Леопольда, она замолкает.
– Ты хочешь, чтобы я украл у своего собственного народа? – спрашивает он.
Виоли стискивает зубы.
– Они не твои люди, по крайней мере теперь, – говорит она. – И если ты умрешь в Ольховых горах, то никогда больше не будешь править Темарином.
– Мне все равно, я не могу просто…
– Я обещала Софронии, что позабочусь о тебе, – говорит она. – Ты собираешься позволить ее жертве пропасть даром ради соблюдения принципов, которые – уж прости за грубость – сейчас совершенно бесполезны?
Это удар ниже пояса, но он достигает цели, и Леопольд напрягает челюсть. За последние несколько дней Виоли поняла, что упоминание о Софронии – верный способ заставить его замолчать, пусть это и вынуждает ее чувствовать себя неловко.
Девушка решила было извиниться, но прежде, чем она успевает это сделать, ее внимание привлекает звук снаружи сарая – шаги.
Виоли быстро хватает кинжал, который всегда держит на расстоянии вытянутой руки, – на этот раз он воткнут в тюк сена рядом с тем местом, где она спала. На цыпочках она подходит к двери сарая и слышит низкий гул голосов, говорящих… на селларианском?
Она знает этот язык не так хорошо, как бессемианский или темаринский, но узнает его звучание.
Она хмурится, поглядывая на Леопольда, который, должно быть, тоже расслышал голоса, потому что выглядит не менее озадаченным. Хотя они и находятся недалеко от Ольховых гор, которые служат южной границей между Темарином и Селларией, мало кто путешествует из одной страны в другую, если не считать торговцев. А они находятся далеко от любых крупных дорог, по которым те могли бы проезжать.
Шаги и голоса приближаются, и Виоли прижимается к стене рядом с дверью, в то время как Леопольд низко пригибается за тюком сена, держа в руках большую палку – импровизированное оружие.
Дверь со скрипом открывается, и внутрь входят двое мужчин, один из которых пожилой, а другой примерно того же возраста, что и Виоли с Леопольдом. Они оба выглядят потрепанными, хотя Виоли отмечает, что их скрытая под слоем грязи одежда выдает их высокий статус.