— Срочно! — рявкнул я.
Алари повернулся и пошёл направо. Я двинулся следом, глядя на смешно опущенный зад и вздыбленный загривок чужого. Алари напоминал гончую, идущую верхним чутьём.
Хотя, если сходство не ложное и они действительно произошли от грызунов, запах играет в их жизни роль немногим большую, чем у людей.
Шли мы недолго, вскоре алари остановился перед закрытым люком. Посмотрел на меня с видом побитой собаки:
— Здесь идут важные переговоры…
— И я должен в них участвовать, — подтвердил я.
Было бы смешно, окажись дверь заблокированной. Но мой проводник алари имел, вероятно, достаточно высокий статус. Люк открылся.
— …нет, нет и нет! — услышал я голос деда. — Я не могу. Это слишком большой шок!
— Какой шок, деда? — спросил я, входя. Куалькуа беззвучно прошептал в мозгу:
А хочешь ли ты это знать, Пётр?
Первый раз на корабле алари я увидел тёплые, сочные цвета. Овальной формы зал, стены — нежно-розовые, потолок — ослепительно алый, пол багровый. Словно внутренности какого-то монстра… Командующий Алари лежал в центре, на кресле крайне сложной конструкции, рядом стояло три более привычных, рассчитанных на людей. Но заняты были лишь два, в них сидели Данилов и Маша. Рядом с алари стоял счётчик, уставившийся сейчас на меня с каким-то почти человеческим ужасом.
А деда нигде не было.
Я даже огляделся по сторонам, прежде чем спросить:
— Где дед?
Мой проводник тихонечко пятился, отходя от всё ещё открытого люка. Да, достанется ему… Я встретился взглядом с Даниловым, но тот опустил глаза. Посмотрел на Машу — она была растрёпанная и бледная.
— Командующий, где Андрей Валентинович Хрумов? — спросил я. — Где мой дед?
— Это очень сложная этическая проблема, — помедлив, ответил алари. — Боюсь, что я не вправе отвечать, пока он сам не принял решения.
— Карел! Счётчик! — Я посмотрел на рептилоида. — Где дед?
Повисла тишина.
Ты ведь уже понял, — прошептал куалькуа.
— Петя, у меня не было иного выхода, — ответил счётчик голосом деда.
Сволочи!
— Что с дедом? — закричал я. — Что с ним, гады?!
— Петя, это я, — сказал счётчик.
Я шагнул к нему — не знаю, то ли чтобы убедиться, что родной голос идёт из нечеловеческой пасти, то ли чтобы придушить чужую тварь, пытающуюся… пытающуюся…
— Не было у меня другого выхода, Петя, — сказал дед. — Не было.
Беззубая, усеянная жевательными пластинками пасть раскрывалась нервно и дергано, выдавливая звуки человеческой речи с отчаянной старательностью. В голубых глазах счётчика зияла пустота. Ничего, ничего знакомого и родного!
— Я хотел тебя дождаться, Петя, — сказал дед.
И я не выдержал. Ноги задрожали, стены дрогнули, повернулись, а пол прыгнул к лицу.
Глава 2
Лучше всего смотреть в потолок. Закрывать глаза — неправильно. Тогда сразу начинают лезть в голову разные мысли. А я не хотел сейчас думать. Ни о чём. Куда легче оказалось выбрать на потолке точку и не отводить от неё взгляда.
Так — легче. И можно слушать голос деда, идущий из пасти счётчика, и забывать о том, что произошло.
— Обширное кровоизлияние, Пётр. Инсульт. Я никогда не исключал такого варианта, но уж очень не вовремя он выпал. Думаю, сутки бы я продержался, но не больше…
Голос у деда спокойный. И не потому, что он сейчас в теле Карела. Он бы говорил так же ровно и сухо, валяясь парализованным на койке. Наверное, таким тоном он и соглашался на предложение счётчика…
— Данилов принял моё решение сразу. Маша вот… почти не разговаривает. Ничего, тоже привыкнет.
— Как это было? — с болезненным любопытством спросил я.
— Меня усыпили. Карел считает, что иначе я сошёл бы с ума в процессе перекачки сознания. А так… словно засыпаешь в одном теле, а просыпаешься в другом.
— Это страшно, дед? — поинтересовался я. И тут же проклял себя за глупый вопрос. Но дед ответил спокойно:
— Не очень. В конце концов, я давно готовился… хм… уйти насовсем. А случившееся всё-таки вариант не из худших. Тяжело привыкать к новому зрению. Если бы ты знал, каким я тебя сейчас вижу… это очень смешно. К этим… лапкам трудно привыкнуть. К тому, что ходишь на четвереньках. Впрочем, я пытаюсь не двигаться, этим занимается Карел.
— Ты… вы… можете общаться? Напрямую? Ты читаешь его мысли?..
— Нет. Как я понимаю, Карел выделил для моего сознания локализованный участок своего мозга. — Дед оживился. — Интереснейшая раса, Пётр! Какие огромные возможности! Вот, к примеру…
Если не смотреть на рептилоида — то всё в порядке. Дед просто излагает абстрактную проблему: что чувствует человек, оказавшись в нечеловеческом теле, да ещё и не полноправным хозяином, а случайным гостем…
Ребёнком я однажды подцепил корь. Да и мало кто ухитрялся не болеть ею в детстве. У меня слезились глаза, я не мог смотреть на свет, лежал в зашторенной комнате и мучился от того, что дед забрал компьютер… от греха подальше. Вместо него он купил и поставил музыкальный центр, какой-то невообразимо навороченный, с обилием возможностей, и я, лёжа в постели, на ощупь разбирался с пультом. До сих пор помню все кнопки на ощупь… и радость, когда нажатие очередной вылавливало в эфире какую-нибудь радиостанцию или запускало сидишник. Но лучше всего было, когда дед приходил, садился рядом и начинал со мной разговаривать. В первый же день я спросил его, почему от кори нельзя быстро вылечиться, и он прочёл мне десятиминутную лекцию об этой болезни. Вряд ли дед разбирался в этом раньше, но, когда я заболел, ему потребовалось полчаса, чтобы вникнуть в суть проблемы.
— Вирусная инфекция, Пит, — тогда он любил называть меня Питом. — На этом фронте медицины особых успехов нет. Говорят, у чужих имеются эффективные препараты для уничтожения вирусов, но с нами они делиться не собираются… У тебя сейчас поражена лимфатическая система, помнишь, мы читали книжку «Как внутри меня всё устроено?». Ещё вирус гнездится в ретикулоэндотелиальной системе, но ты этим голову не забивай. Ничего страшного нет, я тоже в детстве переболел корью.
— Я не умру? — спросил я, потому что мне стало немного страшно.
— Если не начнётся коревый панэнцефалит — нет, — обрадовал меня дед. — Но это маловероятно.
— А что такое панэнцефалит?
Дед объяснил, обстоятельно и подробно. Тогда я не выдержал и заплакал. И даже выкрикнул, что не хочу ничего этого знать и лучше бы он молчал…
Дед положил мне на лоб холодную ладонь, подождал, пока я немного успокоюсь, и сказал:
— Ты не прав, Пит. Страх — в неизвестности. Это единственный страх, который можно себе позволить. А когда знаешь — бояться нельзя. Можно ненавидеть и презирать болезнь. Бояться нельзя.
— А ты не боялся, когда был маленький и болел? — обиженно выкрикнул я.
— Боялся, — помолчав, сказал дед. — Но я был не прав…
Сейчас он был прав. Сейчас он не боялся.
Или имел достаточно сил, чтобы этого не показывать. То, что случилось с ним, словно бы стало академическим случаем, который он излагал перед потрясёнными коллегами. А ведь он и впрямь это сделает, с превеликим удовольствием, если удастся уговорить счётчика отправиться на Землю! Влезет на кафедру в лекционном зале, оскалится, удовлетворённо взирая на побелевшие лица СКОБистов, экзобиологов, ксенопсихологов, экстратерральных лингвистов, дипломатов-инопланетчиков… И гаркнет: «Как ни странно, я всё тот же старый хрыч Андрей Хрумов, хоть и сижу в уродском теле рептилоида…»
— Как ни странно, я всё тот же Андрей Хрумов, хоть и похож немного на варана, — сказал дед. — И если Карел не решит очистить свою память, то мне светит ещё долгая жизнь…
— Так ты меня переживёшь, дед, — сказал я.
— Возможно, — легко согласился он.
Я покосился на деда… на Карела. Счётчик лежал на полу. Будь это просто рептилоид, он забрался бы на спинку кровати.