Жулька внимательно наблюдала за тем, как я срезаю косым сапожным ножом кожу, переставляю пряжку:
– Не жалко? – поинтересовалась она, мерно жонглируя хвостом.
– Не-а! Нисколько! – удивляясь себе, ответил я.
Собаки, выгуливавшие соседей, были нам рады. Казалось, Жулька давно знает их всех. Пока четвероногие занимались делом, размечая поляну и измеряя её прыжками поперёк и вдоль, двуногие принялись за обсуждение качеств вновь прибывших:
– Вы знаете, мне эта собака напоминает шотландскую овчарку. – предполагал один.
– А мне афганскую борзую. – высказывался следующий.
С удовольствием наблюдая, как Жулька управляется в стае, я решил навести порядок и в своей. Оценив стать её дворянских кровей21, испытывая благодарность за появление в моей жизни, я решил подчеркнуть значимость собаки перед лицом соседей. (Мне-то оно было всё равно!) И на скорую руку, буквально за одну минуту состряпал и породу, и родословную:
– Это Рэтноуз! – провозгласил я торжественно.
Владелец добермана засомневался:
– Да они, вроде не такие…
Хозяйка пинчера, биолог на пенсии, без тени сомнения сообщила:
– Рэдноуз, это питбуль с рыжим носом, а у этой собаки он совершенно чёрный.
– Вы меня не поняли, – радостно улыбаясь повторил я, – Рэтноуз! Собака с носом крысы. Специальная порода служебных собак.
– Впервые слышу…– начала было дама, но я перебил её:
– Про крыс-мутантов в метро знаете?
– Читали.
– Ну, так вот, этих псов вывели специально для охоты на них. У мутантов есть царь-крыса, как у пчёл…
– Матка? – подсказала биолог.
– Да, какая разница?! В общем, если её уничтожить, остальные грызуны теряют ориентацию, разбегаются в панике без руководства, такими их легко изловить. Рэтноуз натаскан на главную крысу. Стаю таких собак выпускают ночью в метрополитен, и они там работают. Пока их не начали использовать, люди даже убирать отказывались, женщины боялись, да и мужчины тоже.
–Действительно, грязновато теперь в метро, – закивал головой хозяин добермана, – Ну, а вам-то зачем эта порода? Крысы дома?
– Нет, что вы, откуда? Просто у меня брат там работает, в питомнике при метрополитене, а от этой собаки самые лучшие боевые щенки получаются. Надо её поберечь. Жулька! Пойдём! – позвал я собаку и оставив изумлённых соседей сплетничать по нашему поводу, направился в сторону магазина.
Почти у самых дверей гастронома, я впервые задумался о том, что в городе есть места, в которые с собакой меня могут не пустить. И если от посещения большинства из них я легко откажусь, то визитов в магазин не избежать, – еда была нужна нам обоим. И, подвязав Жульку к витому заборчику палисадника рядом с магазином, попросил:
– Ты подожди здесь. Я скоро.
Для одинокого человека поход в магазин – событие. Неторопливая беседа с продавцом, очередь в кассу, шуршание серой обёрточной бумаги о прилавок, вдумчивый поиск свежего батона, который непременно должен сочно хрустнуть в ответ на укус алюминиевых щипчиков, – некогда всё это развлекало и меня, придавало жизни смысл, разделяя день на «до похода в магазин» и «после». Неинтересный даже самому себе, я был скучен и вял! Теперь же во мне нуждались, я поверил в это и словно ожил, помолодел, но, когда выбежал из магазина, Жульки на месте не оказалось. Лишь ветер вилял хвостиком перерезанного хищными зубами ремешка.
Я… Я не знал, что делать. Уже вросший в собаку, возведённый ею в степень, значимый, я был совершенно не готов отказаться от забот о ней, и, задрав нос кверху, завыл. Тут же, мне в ответ, из-под куста сирени раздался тихий звонкий лай. Жулька сидела всего в двух шагах от перекушенной верёвочки, и, склонив голову на бок, сочувственно внимала выражению моего неподдельного, животного страха, оказать вновь в одиночестве. Впопыхах я просто-напросто не заметил собаки, а она не собиралась меня бросать, привязалась ко мне, но быть привязанной не желала совершенно.
Вечером, засыпая под мерное дыхание собаки, я вдруг почувствовал, как болит лицо: где-то глубоко внутри дрожат щёки, местами немеет и ноет подбородок. Обыкновенно мнительный, на этот раз я скоро понял, в чём состоит сей внезапный недуг: понуждение к радости было его причиной. Собака отыскала во мне давно утерянную привычку улыбаться.
– Как мячик под диваном. – пробормотал я, и опять засмеялся, но тихо, сквозь слёзы, так как был растроган.
– Собака… соба-ака… – благодарно пропел я ей в ухо, обняв за шею. Она тоже улыбнулась, но сделала вид, что спит.