Одуванчик
Ласточки выносили с поляны пряди скошенной травы, будто раненых с поля боя. Со стороны казалось, что на них надеты нарукавники с бахромой, вЕдомый индейский наряд: колчан хвоста, стрелы крыл. Но нет, то весёлые, жизнелюбивые, верные птахи сновали кругами округ гнёзд.
Намаявшись, отхватывали ножницами лоскуты неба и, подложив их под себя, присаживались ближе к воде. Впрочем, не умея долго держаться, обеспокоенные зримой безмятежностью пруда, шли на него грудью, отвоёвывая себе право парить среди отражённых в воде небесах.
Там же, чуть левее облака, играя янтарным ожерельем, долго приглядывался к обители пруда и уж. Спустя время, как порешил, что рыбки уже вполне поддались его обаянию, свершил бросок им навстречу, но споткнулся о камешек и неловко пал в воду, на дно хрустальной вазы брызг.
Состроив озабоченное лицо, уж тут же принялся промерять водоём аршином а, едва покончив с этим, водрузил свой нос неподалёку от лягушки и замер, подобно ей. Та изумилась, строго вспучив глаз в его сторону, но уж, смешавшись и поджав губы, пробормотал:
– Войдите в положение, прошу вас! Я не дам повода обнаружить во мне врага. И стеснён так же, как вы, но был бы рад разделить трапезу за одним с вами столом.
Тронутая подобным обращением, лягушка смягчилась, и следующая пара мух оказалась съедена поровну, на двоих.
Весьма вероятно, что уж дождался бы и следующей перемены блюд, но с куста один за другим упали два мелких, нескладных, как все подростки, ужака. Они шумели и шалили, позволяя себе забираться повыше, после чего обрушивались, куда попало. Посему, уж, вежливо раскланявшись с лягушкой, направился наводить порядок.
Одного его присутствия оказалось довольно, чтобы малышня притихла, и уж как бы оказался не у дел, а когда попытался перекусить на новом месте, и метнулся было за мухой, промахнулся. Скрывая досаду, уж широко зевнул, да от нечего делать почал дремать, прямо под струями солнечного душа.
Несколько погодя, прервав сие душевное занятие, от скуки, примерил пиджак из прошлогоднего листа берёзы, в цвет янтарному ожерелью. Обёртываясь по сторонам, заметил изнывающих от безделия отроков, и решил-таки обратить свободное время на пользу, предприняв разучить с ними азбуку.
Раз за разом отливая в гранитные формы букву, уж предоставлял время запомнить её и переменял на следующую. Временами он забывался и переходил на грузинскую вязь, но скоро поправлялся, возвращаясь к родной речи. Особенно славно у него выходило «Добро», «Зело», «Земля», «Мыслете», а вот «Я» не давалось никак. Уж явно не был уверен в своём превосходстве над прочими.
Рыбы, из непраздного любопытства, так близко и долго бродили по мелководью, что казалось, – ещё один шаг и они совсем уж выйдут на берег. Невзирая на краткость разумения, они старательно выписывали за ужом: «Зело», «И», «Слово». Подорожник, весь в чернильных пятнах просохшего дождя, не роняя попусту дня, – и тот внимал учению.
Один лишь одуванчик казал свою неприкрытую откровенную лень. Похваляясь распущенностью, он сиял, ловко подражая солнцу, не желая боле ничего, как только походить на него со стороны.
Випера
Обширный, во весь горизонт, кровоподтёк заката всё никак не проходил. День был неловок чересчур, слегка нелеп и смешлив чрезмерно, и от того-то, с отбитыми со смеху боками, солнцу никак не удавалось улечься, – непросто оно, коли болит: иже33 тело, иже душа.
Рыбы тоже хохотали, утираясь листьями кувшинки, нервно и неровно обрывая их бурые края.
Через мгновение, как только вода закипела на сильном пламени ливня, им стало не до смеха. Спешно бросая всё на поверхности, уходили они вглубь, поскальзываясь друг об друга, стенали со дна, страшась своего отражения в истерзанном зеркале воды. Рыдали, покуда день не сделал, наконец, потише огонь, а после и вовсе – привлёк за плечи печь, дабы мягкое ласковое тепло принялось равномерно нагревать землю, траву, камни на берегу воды. Той нравилось шалить, брызгивая34 на искристую поверхность гранита, наблюдая, как тускнеет его щёгольский костюм, а после теряется и он сам.
Наблюдая за этой назидательной, но всё же игрой со стороны, я понял, что в сей безмятежности чего-то не достаёт. Внимательно оглядев берег, отметил трёх ужей, вольно35 свёрнутых в морской узел, веретеницу, прилежно повторившую очертание булыжника и.… всё. Гадюки, которая обыкновенно согревалась в объятиях изломанного судьбой камня, заметно не было. Стесняясь посторонних, она загодя уходила в тень, чтобы не тревожить. Если её удавалось, всё же, застать на месте, то каждый раз она сокрушённо вздыхала при этом, и перетекала в некое пустое место, рассмотреть которое не было никакой возможности.