Очарованные смелостью этого невзрачного горбуна, мальчики начали говорить, торопясь и перебивая друг друга.
— Мы сами пойдем с тобой, — наконец воскликнул один из них. — Я там каждый кустик знаю.
— Нет, никто не пойдет со мной, — решительно заявил Ваня. — Сам я как-нибудь да пролезу, а если нас много будет, они поймают.
Он даже мысли не допускал, что одного его могут поймать.
— Ну, говорите, как идти. Какими тропинками?
Поздно вечером, в сопровождении новых друзей, он спустился с холма на луг. Было очень темно, но над линией фронта то и дело вспыхивали в небе зеленоватые и синие ракеты, и невидимая днем линия выступала довольно отчетливо.
— Дальше не надо, — сказал Ваня, когда все трое прошли по лугу метров около пятисот. — Спасибо вам. Возвращайтесь,
— А ты не боишься?
— Ступайте. Мне пора…
— Счастливо! — раздалось уже откуда-то из-за кустов.
Две маленькие фигурки растаяли в темноте. И медленно, шаг за шагом, стараясь пройти именно там, где советовали его новые друзья, пошел вперед Ваня Коваленко.
Впрочем, он давно забыл о кустах и извилистых тропинках, о которых говорилось днем. Он шел по направлению к ракетам, и иногда ему казалось, что они уже позади, а ракеты между тем снова взлетали впереди, и приходилось припадать к земле, и было так светло, что хоть иголки собирай.
Так метр за метром продвигался он вперед. Теперь ракеты взлетали откуда-то сбоку, там как раз и проходила передовая линия фронта.
Однажды он услышал немецкую речь совсем близко от себя и замер в сухой траве. Долго лежал он, пережидая, пока уйдут немцы, потом снова двинулся вперед. Теперь ему казалось, что самое страшное уже позади, что можно уже вскочить и со всех ног побежать к своим, под надежную защиту советских пушек, глухо ухавших где-то в глубине.
Уже не в силах больше сдерживаться, Ваня побежал. Возможно, он перебежал бы эту клятую безлюдную полосу земли, если б в это мгновение не взлетела в небо ракета. Она осветила вытоптанный луг и одинокую маленькую фигурку, которая от неожиданности застыла на месте, как каменный столбик.
Пулемет из передового окопа немцев резанул длинной очередью. Ракета погасла. А когда взлетела другая, то на лугу виднелась лишь маленькая неподвижная кучка серых лохмотьев.
Наутро немецкий разведчик подобрал и принес в окоп тело Вани Коваленко. На мраморном личике запечатлелось удивленное, недоумевающе-обиженное выражение, будто кто-то крепко обидел мальчика.
Пули пробили маленькую грудь и горб на спине. Из него высыпались какие-то бумаги.
— Смотри, пожалуйста, — сказал разведчик товарищам. — А я уже было пожалел, что мы вчера поспешили стрелять.
Они быстро сорвали с мертвого ватник, вынули бумаги.
— Вот так птичка-невеличка, — сказал фельдфебель. — Чертежи эти, стало быть, важные, если с ними переходят линию фронта… Закопайте его… Сегодня у нас удачный день.
И немцы зарыли в холодную землю маленького пионера Ваню Коваленко, а фельдфебель отправился докладывать начальству о том, что задержан и уничтожен советский разведчик и обнаружен сверток с очень, видимо, важными чертежами.
А подвиг Вани Коваленко остался неизвестным на долгие годы… До сих пор так и не знают пионеры нашей страны, где его могила…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Прямо с вокзала Марина прошла в кабинет Крайнева.
В кабинете были Валенс и Ганна. Все вскочили навстречу Марине. За это время не было часа, чтобы они не вспоминали о ней. Ее приветствовали искренне, всем сердцем. Марина сразу ощутила эту искренность и чуть было ке расплакалась, так была тронута. Она сразу почувствовала себя в родной семье, где никакие испытания для нее не были страшны.
Она начала рассказывать. Снова перед товарищами прошел опустевший завод, грозное зарево на горизонте, танки Короля у высокой могилы.
— Это наш Король? — спросила Ганна.
— Да, наш. Я еще многих знакомых видела там, — продолжала Марина.
Она рассказала о том, как перед машиной разорвалась бомба, и все ощутили это так ясно, что невольно пригнулись. Крайнев представил себе, как сидит в кабине мертвая Соколова, как пустеет дорога и только разбитая машина остается в просторах степи.
Потом появляется в небе легкий У-2, и все ясно вообразили себе приветливое лицо Росовского. Он уступает свое место Марине, и только пыль поднимается за самолетом, и в бескрайней степи люди кажутся затерявшимися точками.
— И он остался там? — встревоженно спросила Ганна.
— Да. Он остался там.