— Да? — оживился Кервуд. — Почему же мне до сих пор ничего подобного не показали? Меня это очень интересует.
— Наверное, по тем же причинам, по которым товарищу Матяшу не показывают реактивных самолетов в Америке. Ни один инженер не станет показывать конструкции, которые еще не завершены. Но я надеюсь когда-нибудь, на одном из парадов, показать вам наши самолеты. Это будет не так скоро; все зависит от того, как долго вы пробудете В СССР.
— И все-таки, — упрямо возвращаясь к старому, опять заговорил Кервуд, — вам лучше работать в Америке. Как вы не понимаете этого — у инженера не должно быть родины.
— Я уже слышал это, — спокойно ответил Крайнев.
— Возьмите, например, меня. Я работаю там, где платят деньги. Какая разница, кто мне их будет платить? Я инженер. Инженер — это ведь не политик, не журналист, который должен отстаивать какие-то взгляды или идеологию. Техника — это же не политика.
— Довольно, — сердито прервал Крайнев. — Все это я уже слышал не только от вас. Однажды я попал в очень сложные условия, и там мне даже силой пытались навязать ваши взгляды. Так вот что я вам должен сказать — для советского инженера не совсем безразлично, кто ему платит деньги. У него есть Родина. Мы все для нее работаем, будем работать и даже головы сложим, если это будет нужно. И когда-нибудь, когда ваши хозяева выбросят вас на улицу, потому что вы станете старым и уже не сможете работать или просто в вашей Америке произойдет очередной кризис, вот тогда, может быть, вы вспомните меня и мои слова. А сейчас нам не о чем говорить, и все эти разговоры я прошу прекратить.
— Я желал вам только добра, — сказал Кервуд.
На лице его появилось выражение обиды.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Валенс. Директор уже давно по достоинству оценил своего гостя. Он не сомневался в том, что Кервуд может оказаться шпионом, специально, подосланным к Крайневу, и поэтому держался осторожно. Правда, твердого убеждения у Валенса не было, но осторожность помешать не могла.
Поздоровавшись, Кервуд сказал:
— Мы тут спорили. Я уверял мистера Крайнева, что ему лучше работать в Америке. А он и слушать не хочет.
— Вот удивительная вещь, — иронически вздохнул Валенс.
— Действительно, — не заметил иронии Кервуд, — но надеюсь, он еще изменит свою точку зрения.
Валенс посмотрел на Крайнева и улыбнулся.
Они еще немного поговорили о том о сем, и Кервуд вышел.
Крайнев и Валенс остались вдвоем.
— Он ведет эти разговоры так, будто само собой разумеется, что советский инженер должен вдруг ни с того ни с сего податься к американцам.
— А что же ты хочешь? Он судит по себе, другого критерия у него нет.
— Да, но эти разговоры мне не нравятся.
Они помолчали немного, каждый придя к своему выводу. Потом Валенс сказал:
— Неумные они люди. Думают, что все можно купить. Одно слово — бизнесмены. Все же надо будет это принять во внимание. Что у нас нового сегодня?
И они углубились в работу.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Вера Михайловна проснулась среди ночи от лютого холода. Казалось, что она замерзла до костей. Еще неумного, и вся она превратится в камень. Темная безлунная ночь стояла над поселком, над разрушенным заводом, над целым миром. Чувство одиночества и беспомощности стало таким острым, что Соколова едва не заплакала.
Но плачь не плачь — слезы не помогут. Нужно как-то согреться. Иначе можно совсем замерзнуть. Соколова встала со своей ободранной тахты, ощупью прошла на кухню. Окна были целы, значит, если затопить, можно согреться. Но чем топить? Где взять спички? Все эти столь обычные в мирное время вопросы были возведены теперь чуть ли не в мировые проблемы.
Прежде спички всегда лежали в уголке за плитой. Смешно надеяться, что они могли остаться там. Соколова также ощупью протянула окоченевшую руку и чуть не вскрикнула от неожиданности: коробок спичек лежал на своем старом месте.
Эта неожиданная удача сразу придала энергии уже совсем обессиленной Вере Михайловне. Быстро разделалась она с остатками своей тахты, с ожесточением ломая сухие доски, словно они были ее лютыми врагами. Через несколько минут в плите уже пылал огонь. Соколова села у огня, наслаждаясь его ласковым, животворным теплом, и вскоре заснула тут же, около плиты.
Дед Котик, выйдя рано утром из ворот большого дома, куда он переселился, как только пришли фашисты, увидел над соседней трубой легкий синеватый дымок.
Дед удивился, но еще больше встревожился. Кто же это мог оказаться в брошенном поселке? Не вернулся ли кто-нибудь из прежних обитателей? Нет, такое предположение мало вероятно, жильцы этого дома давно уже строят самолеты на Урале. Но не узнать, кто там хозяйничает, дед Котик уже не мог.