Однако едкие намеки и колкости не действовали на Кервуда. Он прекрасно знал, что генерал понимает, почему не удалось перетянуть на свою сторону Крайнева, и злится теперь совсем не на Кервуда, а на этих загадочных большевиков, которые сумели спутать карты не только генералу Старку, а и куда более прожженным политикам.
— Когда мне надлежит приступить к исполнению задания? — спросил Кервуд. — Немедленно или тогда, когда большевики подойдут к Берлину вплотную?
— А вы убеждены, что они там будут?
К удивлению Кервуда голос Старка прозвучал необычно, как-то даже испуганно.
— Да, убежден.
— Странное убеждение. Во всяком случае, оно не делает вам чести как патриоту своей родины. Неужели вы так уверовали в силу большевиков?
— Да, это колоссальная сила, и недооценивать ее нам нельзя, — рассудительно ответил инженер. — И не старайтесь переубеждать меня, мистер Старк, вы сами прекрасно понимаете, как нам трудно будет с ними бороться. Вот когда мы, вероятно, пожалеем, что с нами нет немцев. Простите, что я отклонился от темы. Надеюсь выполнить ваше задание. Я приступлю к нему незамедлительно. Можно мне быть свободным?
Они попрощались. Кервуд ушел, а генерал Старк еще долго ходил по своему кабинету, стараясь восстановить утраченное равновесие. Он и сам не мог понять, что именно так обеспокоило его?
Долго вспоминал он разговор с Кервудом и, наконец, понял: «Вы сами прекрасно знаете, какая это сила», — эти- то слова и испортили настроение. И хуже всего то, что проклятый Кервуд сказал неоспоримую правду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Бой отгремел, как весенняя гроза. Танки обошли Киев и двинулись дальше на запад. Боясь оказаться в окружении, немцы отступали, бросая огромные трофеи. Могучим потоком ринулись через город части Советской Армии…
Утром седьмого ноября, когда улицы были еще затянуты густой пеленой тумана и дыма от пожаров, пробиралась Марина к центру города, к институту стратосферы. В штабе армии к ней прикрепили сопровождающего офицера из разведотдела, и это оказалось очень кстати, потому что одна она никогда б не разобралась в том хаосе, какой представлял собой Киев в первые часы освобождения.
Марине вначале показалось, будто она попала в незнакомый город. Низко над домами стелились тучи дыма. Пожары пылали на многих улицах. Пахло гарью, дымом, горелым кирпичом.
Марина свыклась с мыслью, что Крещатик определяет весь облик города, и была поражена открывшейся ее глазам картиной. Крещатик представлял собой сплошные развалины, такие страшные к безнадежные, что у девушки слезы навернулись на глаза. Марина старалась вспомнить, что было на месте тех или иных руин? И ничего не могла понять.
Наверное, и от института стратосферы остался только битый кирпич… Девушка невольно ускорила шаг. Ее спутник едва поспевал за нею…
Когда перед глазами выросло огромное здание института, она остановилась. Жадно, не веря своим глазам, смотрела Марина на него. Капитан, сопровождавший ее, тоже стоял молча, отлично понимая состояние девушки.
Они вошли в институт. Гранитная лестница была цела, только потускнела за эти два горестных года. Большие двери распахнуты настежь. В вестибюле в страшном беспорядке валялись разбитые ящики, клочки бумаги, свертки чертежей.
Напряженная, как натянутая струна, Марина ходила по длинным коридорам, боясь что-нибудь пропустить или не заметить. На двери, где прежде висела табличка «Юрий Крайнев», Марина увидела немецкую надпись «Руководитель Людвиг фон Дорн». Марина остановилась и несколько минут старалась вспомнить, где она слышала эту фамилию, но так н не вспомнила. Тогда она легко толкнула дверь кабинета и так и застыла на месте, не понимая, что за женщина сидит за столом и просматривает какие-тo пожелтевшие бумаги. На столе перед нею лежал автомат — дуло его смотрело прямо на Марину. Лицо женщины было удивительно знакомым, хоть Токова никак не могла вспомнить, кто она.
— Марина! — вдруг воскликнула незнакомка. — Вот уж не ожидала встретиться с вами! Как хорошо, что вы приехали!
Она выбежала из-за стола и бросилась к Марине, и только теперь девушка узнала ее. Соколова! Вера Михайловна Соколова здесь, в брошенном немцами институте!
— Вера Михайловна! — все еще не веря своим глазам, воскликнула Токова.
— Я, собственной персоной! — засмеялась Соколова. — Разве Полоз ничего вам не писал?
— Писал, да только я никак не могла представить, что смогу так скоро увидеть вас… Должна вас прежде всего поздравить…
— С чем?