Но по его внешнему виду никто не мог бы ничего заметить. По-прежнему прямо держал он свои широкие плечи, по-прежнему спокойно смотрели его серые глаза.
Валенс знал, что Ганна и Крайнев любили друг друга, и потому часть своих теплых чувств перенес на нее. Порой ему хотелось подойти к Ганне, просто, по-хорошему поговорить о Крайневе, о ее любви к нему, о своем личном горе.
Молчаливое горе — самое тяжелое. А горе Ганны было молчаливым и суровым. Валенсу хотелось поговорить с этой сдержанной спокойной женщиной, может быть, и собственное горе он сумеет облегчить. Но такой разговор казался ему неуместным, и он всякий раз откладывал его.
После работы, пообедав, Ганна часто оставалась в институтской комнате отдыха. В такие часы рояль заменял ей друзей. Она могла часами сидеть за ним, лениво касаясь клавишей, словно перебирая медленно текущие мысли.
Ее часто видели там, и никто не нарушал ее одиночества. Иногда в комнату заходил Валенс, и тогда Ганна сразу обрывала тихую музыку и переходила на бравурные марши. Но Валенс удалялся, не сказав ни слова, и опять лилась тихая музыка.
Инженер Матяш, друг Юрия Крайнева, почти ежедневно после работы приходил на балкон комнаты отдыха. Оттуда, невидимый, он всматривался в лицо Ганны, и теплое сочувствие обволакивало его сердце. Он понимал ее печаль, вслушивался в тихую музыку, и ему так хотелось чем-нибудь помочь девушке.
Как-то он подошел к Ганне — они были уже давно знакомы — и рассказал, как часто слушал ее музыку. У Ганны сразу же появилось чувство неловкости — словно кто-то подслушал ее затаенные мысли.
И в то же время от этого высокого, мешковатого парня веяло каким-то целительным теплом. Оно как бы растапливало ее горе, и это было ей приятно.
В тот день, когда газеты принесли известие о гибели самолета и смерти Крайнева, Валя была в отчаянии. Она сидела в гараже на маленькой скамеечке в отдаленном углу и смотрела в одну точку. Слезы катились из ее глаз. Она не вытирала их, не стыдилась своего нежданного горя. Да никто и не обращал на нее внимания: это было горе для всех, многие плакали, и некому было задумываться над слезами светловолосого шофера.
С того дня Валя, как улитка, замкнулась в себе. Она работала по-прежнему точно и уверенно, но улыбки никто уже не видел на ее лице. Юрий Крайнев неотступно стоял перед глазами. Девушка никак не могла смириться с его смертью. Это не укладывалось в ее сознании.
«Когда-нибудь вы будете у меня пилотом на таком вот самолете» — эта фраза Юрия не выходила из ее головы.
И всякий раз при воспоминании о Крайневе у Вали тоскливо замирало сердце. Она ревновала его к Ганне, ревновала зло, по-детски.
Бежать! Бежать скорее из этого института, от открытой черной машины, где каждый винтик напоминает Юрия Крайнева.
Однажды она пришла к заместителю директора института и подала ему заявление об уходе. Тот категорически отказал: Валя считалась лучшим шофером.
Тогда она пошла в приемную к Валенсу и терпеливо стала ожидать своей очереди на прием. Она дождалась и, волнуясь, как девочка, вошла в кабинет директора.
Валенс сидел за столом, спиной к окну. На фоне солнечных лучей, лившихся в окно, фигура Валенса казалась темным силуэтом.
Валя подошла к столу и протянула свое заявление.
— Садитесь, — приветливо сказал Валенс, с трудом разбирая резолюцию своего заместителя. Разобрав, наконец, неясный почерк, поднял на Валю глаза.
Он был из тех, кто близко принимает к сердцу чужую беду. В глазах сидевшей перед ним девушки он увидел подлинное горе. Валенс дружелюбно улыбнулся и спросил:
— Почему же вы все-таки хотите от нас уйти?
— Я не могу больше, просто не могу больше здесь работать, — бледнея, ответила Валя.
— Не можете? Почему? Вокруг вас склока? Нетоварищеские взаимоотношения?
— Нет, нет, просто не могу… просто… это мое личное дело. Мне тяжело сейчас работать в институте стратосферы.
И Вале вдруг захотелось рассказать Валенсу все. Она чувствовала к нему большое доверие. Это случалось со всеми, кто приходил к нему: он ничего не спрашивал, а ему рассказывали все. Для Вали этот разговор был тяжелым, неприятным, и директор отлично это понимал.
— Хорошо, я отпущу вас, — сказал он, — но мне очень жаль. Когда-то Крайнев говорил мне о вас как о лучшем шофере института. Он хотел сделать из вас пилота.
Судорога прошла по выразительному лицу Вали. Тяжелый клубок подкатился к горлу. Она старалась сдержать слезы, но не смогла и громко заплакала, откинувшись на спинку кресла. Тело ее вздрагивало от рыданий.