Птица понимающе кивнула.
- Ты лучше. Гораздо лучше.
- Кором!
- Конечно, Кор.
- Только так!
- Только так, - льстиво подтвердила птица.
Ворон взлетел и завис над птицей с оранжевой головой. Она сидела спокойно и даже не посмотрела ему вслед. Не решившись напасть, ворон полетел дальше на запад, а птица подумала: "Совсем свихнулся. Кором... Но я уже узнала то, что мне было нужно. Ты слишком самонадеян, Кор..."
7.
- Только не дай ей запрыгнуть на тебя, иначе мне будет очень трудно.
- Сто раз уже слышала.
- Слышала, но поняла ли? Когда ты ее увидишь, у тебя отшибет последние мозги. Тогда вспомни только это: она не должна вскочить тебе на спину. Лотис склонилась и заглянула в волчьи глаза. - Ты готова? Ведь ты получила то, о чем просила...
- Так это я тебя должна благодарить!
- Откуда такая желчность? - Волк разинул пасть. - Ну-ну, не злись. Если нам повезет и мы найдем ее, собери всю свою волю, а также вспомни: тебе есть что защищать. Судьба так благосклонна к тебе. На мой взгляд, ты снова живешь только для того, чтобы исправить свои ошибки. Заплатить за разбитые горшки. Ты должна остановить эту цепь преступлений, тянущуюся через века...
- Хватит! - рыкнул волк.
- Тогда вперед! - закричала Лотис. - Солнце садится!
Волк бросился в лес сильными прыжками. Лотис побежала за ним, подгоняя то обещаниями, то угрозами. Длинный плащ на меху не мешал ее легким движениям. Скоро они добрались до холма с одиноким деревом на вершине. Волк перевел дух, потом задрал голову и запел песню на своем жутком волчьем языке...
Солнце садилось, быстро утопая за белеющими от снега холмами и цепляясь последними лучами за верхушки темных сухостоев. Где-то в глубине гор, в ложбине, в ответ на мощный и призывный волчий вой зародилось быстрое, почти неуловимое движение, зашевелилось слегка припорошенное снегом пухлое одеяло из прелой листвы и хвороста, затрепетали потревоженные хилые осины, и, как медведь из берлоги, на свет выбралась древняя старуха с большой головой. Она понюхала воздух, подслеповато и суетливо огляделась.
- Ты вернулся, волк!.. - дрожа от радости и не веря сама себе, пробормотала она. Волчья песня странным образом пробудила к жизни ее угасающее естество. - Ты здесь! Ты зовешь меня! Конечно, конечно... радостно сипела она, карабкаясь, как кошка, по рыхлым склонам, усыпанным листвой. - Я нужна тебе, как младенцу мать, как зеленым росткам солнце... Да-да! Я ждала тебя, мой черный волчище!
Ловко, как юркая мышь, скользила она между деревьями и наконец добралась до холма, где на самой вершине под одинокой лиственницей поджидал ее черный волк. Почувствовав чье-то незримое присутствие, волк насторожился и замолчал, вслушиваясь в тишину. Его зоркие глаза замечали каждое движение в темных чащах, но старуха подобралась к нему незаметно, слившись с тенью дерева, и когда запрыгнула ему на спину, он взвизгнул от страха. Холодные, как железо, пальцы больно ухватили его за загривок, а в бока вонзились костлявые пятки.
Волк в ужасе затряс головой, запрыгал, кубарем покатился вниз с холма, пытаясь скинуть с себя кошмарную всадницу, но старуху это только развеселило.
- Кто ко мне пожаловал! - радостно хохотала она. - Сама прекрасная королева, Таотис! Какое счастье! Теперь твоя неземная красота будет моей! Я так давно мечтала об этом, - захлебываясь от восторга, визжала она. - Ты не поверишь - я так горевала, когда ты отравилась!
Обезумевший волк несся по холмам, а старуха, хватко вцепившись острыми когтями ему в загривок, выкрикивала пугающие обещания:
- Сначала я отберу у тебя твои чудные голубые глаза! Потом волосы...Потом твои белые, как этот снег, зубы... Потом... Нет! Прежде всего я отберу у тебя твой голос! Конечно, как я забыла? Твой нежный голосок, незабываемый и переливчатый, как у довольной, сытой кошки...
Волк трясся, как в лихорадке, сердце у него билось гулкими частыми ударами, словно большой колокол, деревья сливались перед глазами в сплошное темное пятно, и даже снег казался черным. Предчувствуя скорую гибель, он замедлил бег и вдруг среди оглушительных старушечьих воплей различил далекий тихий голос, ласково зовущий его. Волк остановился: ноги у него дрожали и хотелось выть. Эта пришедшая издалека мощная волна любви, заботы, сочувствия отрезвила его, придала сил, и он побежал на голос как к своему спасению, как к желанному огню, способному обогреть в ледяную стужу. Он сделал круг, вернулся к холму, у которого ждала его Лотис, и остановился у подножия. Старуха продолжала что-то верещать, но волк уже не слышал ее силы у него кончились, он едва не падал с ног от усталости и страха.
- Я принимаю тебя, Кавис, - раздался вдруг негромкий и спокойный голос из-под ярко зеленеющего высокого кедра.
Всадница, оседлавшая черного волка, замерла на полуслове и медленно повернула голову.
- Я жду тебя, - сердечно, как лучшему другу, сказала Лотис скрючившейся на спине волка колдунье и протянула к ней руки.
- Нет-нет, - пугаясь, глухо забормотала та и затрясла головой. Пучок жидких волос на ее затылке сразу растрепался. - Я не хочу...
- Я принимаю тебя, - повторила Лотис и шагнула вперед. - Иди сюда.
Старуху била крупная дрожь. Она как-то сразу утратила свой зловещий непобедимый вид и превратилась просто в жалкое уродливое существо. Не в силах бороться с неподвластным ей, она слезла со спины волка и, послушная, как маленькая девочка, засеменила к зовущей ее статной голубоглазой красавице.
- Принимаю твои черные мысли и дела, твою безмерную ненависть к человеческому племени и зло, которое ты сеешь вокруг, - говорила Лотис. Старуха слушала завороженно, будто ей рассказывали сказку, и хныкала от страха. - Принимаю всю ту грязь, что ты носишь в своей душе, и силу - всю без остатка - огромную, черную, враждебную роду Тао.
Заваливая набок свою тяжелую голову, старуха наконец добрела до Лотис, и та приняла ее в свои объятия. Они долго стояли так, обнявшись, и лицо Лотис становилось все бледнее; все сильнее дрожали ее руки, не выпускающие страшную старуху. Та словно воды в рот набрала и стояла смирно. Наконец руки ее повисли, как плети, и Лотис с усилием произнесла:
- Я приняла тебя, Кавис, чтобы истребить навсегда. Тебя больше нет.
Она разжала руки. Как подкошенная, колдунья повалилась к ее ногам и начала стремительно уменьшаться, пока не исчезла совсем. Побледневшими губами Лотис принялась шептать заклинания, борясь с тем, что вошло в нее. Лицо ее осунулось, глаза запали, и было видно, что ее мучают жестокие боли.