— Галактика, шмалактика, какой, черт, разница, если нельзя вернуться. Ты, кстати, как сюда попал?
— Ритуал Рая.
— А-а-а, — разочарованно протянул Левицкий, — я-то думал… Давно?
— Несколько дней.
— Любопытно, как тебе удалось уломать портиан совершить Ритуал? Мне, если честно, понадобился не один день и не одна сотня блестящих побрякушек.
— Шаман какого-то племени сам предложил.
— Надо же. Глупцы, они так стремятся сюда, интригуют, не ведая, что их рай оборачивается для избранных самым настоящим адом. Проклятое место, — Левицкий опустил голову. — Знаешь, за все время, что я здесь, дня не проходило, одного единственного дня, чтобы я не вспоминал… дом.
— Тебя искали, было несколько спасательных экспедиций.
— Выходит, ты слышал обо мне?
— Еще бы, Антон Левицкий — миллиардер-филантроп…
— Там я повелевал миллионами, здесь — кучкой грязных рабов.
— Как получилось, что ты стал… надсмотрщиком?
— А-а-а, парень, зарабатывая миллиарды, кое-чему да научишься. Деловой человек везде пробьет себе дорогу, даже в этом забитом мире. Как и тебя, меня продали на рынке рабов, как и ты, я оказался на галере, ну а потом уж…
— Ты свободен?
— Нет, — Антон устало покачал головой. — Моя свобода не простирается дальше моего ошейника. Я — такой же раб, как и ты. Да, я могу разгуливать по кораблю. Мне даже позволено отправляться в город, но… вздумаю сбежать, на меня будет объявлена охота, как на дикого зверя. Каждый встречный посчитает за удачу поймать, вернуть беглеца. Награда — деньги. А если кто-то из сострадания, или по иным причинам укроет беглого раба, наказание — смерть. Таковы здешние законы. Теперь понимаешь, в какой мир мы попали?
— Но как, каким образом, мы перенеслись сюда?
— Откуда я знаю. Может, действительно, дикарям ведомо больше нашего. Место, где я впервые оказался после Ритуала, да и ты, наверняка, тоже, это бывшая лавка старьевщика, в одном из захудалых районов Кифеи. Нейронеры выкупили ее и теперь побираются живым товаром. Я заплатил пару монет смотрителю, зашел в лавку — обыкновенная комната, глухие стены, дырявый потолок. Чувствовал себя последним глупцом, когда пытался пройти сквозь них. Пробовал и так, и эдак, даже костер разводил с плясками — ни в какую.
— Мы застряли?
— Держись меня, парень, вместе, авось, что-нибудь придумаем. Для начала, устрою тебя на блатную работу. Ты кем был дома?
— Космолетчиком.
— М-да. Здесь это вряд ли пригодится. Флостеры на дальность собственной вони не подпускают нас к управлению. Ну да, ничего, придумаем что-нибудь. Нас ведь, как-никак, теперь — двое.
— Давай, давай, шевелитесь, трюмные крысы!
Щелканье хлыста заставило раба — здоровенного четырехрукого детину с ушастой головой, ускорить шаг.
Здешние обитатели не ведали, что такое «крыса», поэтому оскорбление звучало не настолько обидно. Хотя, есть ли гордость у раба?
Трюмы кишели местной живностью, как и крысы, серой и примерно такого же размера, на этом сходство, во всяком случае, внешнее, заканчивалось. Бегали твари на задних лапах, словно кенгуру, в изыскивании пищи и сотворении пакостей, порой, проявляя завидный для такой черепной коробки, интеллект. Местные назвали их — гнаки. Как нетрудно догадаться, слово было нарицательным.
— А ты чего стал? А ну, пошел!
Антону вовсю помогали «головастики», как прозвал про себя Дункан помощников надсмотрщика, главным образом за то, что эта самая голова, явно, не была у них основной частью тела.
— Пошел, пошел, пошел!
Вереница рабов, снующая по ржавому помосту, соединяющему черный трюм и бетон посадочной площадки, слегка ускорила передвижение.
— А тебе, длинный, особое приглашение требуется?
Удар хлыста.
Дункану тоже выдали хлыст, вкупе с серой униформой и отдельной коробкой, не больше Антоновой, носившей гордое имя «каюта».
Трегарт неуверенно мял его в руках, как всегда, не представляя что делать. Ударить собрата по несчастью он не мог.
— Не стой, работай!
На этот раз окрик Левицкого относился к Трегарту. Напарник многозначительно скосил глаза в сторону хозяев корабля.
Флостеры стояли здесь же, в своих одинаково старых лохмотьях, с одинаково грязными гривами, словно близнецы-братья. Среди группы выделялся хозяин — господин Крун Флосский, почтивший высочайшим присутствием процесс выгрузки товара. В сравнении с его немытой физиономией, сотоварищи выглядели свежеискупанными младенцами. Над группой витал стойкий, даже для привычных к нему рабов, запах.
Да, запах пропитал их всех — господ и подчиненных, прочно сросшись с серой одеждой, волосами, кожей, даже глазами.