— Или к реактору захотелось! Так мы это быстро! Как раз вчера освободилось местечко!
Скорчившись на бетоне, возле помоста, юноша прикрывал голову от вездесущего хлыста.
Виновником трагедии, лежал упущенный юношей ящик. Из повредившейся стенки на холодный бетон выкатилось несколько рулонов… туалетной бумаги.
По мере роста уровня жизни, благосостояния, мыслящие существа сперва тратят деньги на еду, затем на жилище, ну а потом уже приходит очередь культуры и… туалетной бумаги.
Воистину, сегодня им достался высокоцивилизованный мир.
Неизвестно чем бы закончилась экзекуция. Заглушая Левицкого, стоны провинившегося, заглушая все прочие звуки, над полем разделся крик Мудзина. Рабы, а за ними хозяева и надсмотрщики пали ниц.
— Церковь регламентирует все: обряды, стиль жизни, вступления в брак, даже торговые сделки. Они забирают себе десятину.
— Десять процентов? Неплохо.
— Заметь, от каждой сделки! Я бы сказал, весьма неплохо. Потом, все эти богатства отправляются на Элизию, прямиком в руки к Орте.
— На Элизии у них центральный храм?
— Ты что, глухой, я ж сказал, Орта!
— Статуя? Икона?
— Нет, живая, настоящая богиня.
— Орта?
— Ну, да.
— И она живет среди смертных?
— Ну, да.
— На Элизии?
— Ну, да.
— Это что, шутка?
— Ну, д… тьфу ты! Какие шутки. Парень, мы в ином мире, уж не знаю, параллельный ли он, или потусторонний, для меня так точно что-то вроде ада, однако в этом мире боги, точнее, один бог существует, в прямом смысле, как мы, а может, живее нас.
— Бред!
— В смысле, бред? — Левицкий даже, кажется, обиделся.
— Ты же здравомыслящий человек, должен понимать, какой-нибудь парень…
— Богиня!
— Ну, девушка, захватила власть, объявила себя божеством и сейчас живет припеваючи, пока остальные ей молятся и отстегивают положенные проценты.
— И так на протяжении нескольких сотен лет.
Дункан не смутился.
— Значит, богиня — ширма, кто-то стоит за ней, выставляя женщину.
— Все эжти сотни лет, женщина — одна и та же.
— Или несколько, но очень похожих, — вопреки уже произошедшему, мысль о существовании «во плоти» самой настоящей богини упорно не желала помещаться в голове.
— И одного возраста.
— А ты сам-то ее видел?
Антон почесал хлыстом висок.
— Не довелось, но у нас был один раб, с Элизии — так он много раз, и, заметь — не один он. Есть множество праздников, когда богиня показывается народу. Говорю же тебе — это, — кончик хлыста обвел серые стены «каюты», — иной мир.
— Прошу прощения, сколько человек способен взять на борт ваш корабль?
Они только что закончили выгрузку товара — несколько сотен мешков с, на редкость пахучими пряностями. Флостеры удалились в каюты подсчитывать барыши, а Дункан с Антоном, утомленные трудами праведными, растянулись в прохладной тени звездолета.
— Тебе, какое дело?
Человек, одетый в темный, застегнутый на все пуговицы костюм, что, учитывая полуденный зной, выглядело несколько странно, придирчиво осматривал звездолет.
Удовлетворенный увиденным, он кивнул чему-то своему.
— Если не ошибаюсь, в данный момент, вы свободны?
— Если так, что с того?
— Проведи меня к хозяевам.
На веснушчатом лице Левицкого читалась целая гамма эмоций, правда, несколько однобоких — от желания послать незнакомца подальше, до врезать по холеной ухмыляющейся роже.
Но рок машинного отделения по-прежнему присутствовал в их жизни.
Нехотя, нарочито медленно, заставляя ждать, Антон поднялся.
— Пошли.
Когда Левицкий с потенциальным клиентом скрылись во чреве звездолета, Трегарт выудил на свет божий заветный платок.
Как в первый день, свет заиграл узорами затейливой вышивки… почти, как в первый.
Используя в личной гигиене принцип: обсохнет — само обсыплется, Флостеры не видели причин, почему у рабов должно быть иначе.
Урывками, на планетах с теплым климатом и близлежащими водоемами, Трегарту с Левицким удавалось помыться, однако, случалось сие реже, чем хотелось, и куда уж реже необходимого.
Где ты, прекрасная незнакомка? Помнишь ли обо мне? Хоть иногда.
Я в твоем мире, но суждено ли нам встретиться?
Топот ног по металлическим сходням вывел Трегарта из меланхолического состояния.
— Собирайся, взлетаем!
— Прямо сейчас?
— Да. Считай, тебе, нам повезло, увидим богиню.
— Неужели…