С лязганьем оружия и тихим переругиванием, пассажиры покидали корабль.
В каютах отсутствовали иллюминаторы, поэтому Дункан, не стесняясь, вращал головой, впитывая подробности и ощущения нового мира.
— Вот, мы на Элизии, — Левицкий, как и Дункан, в отсутствие рабов оказался временно без работы.
Пусть они и приземлились на захудалом космодроме, даже здесь все говорило, что их окружает отнюдь не провинция.
Чистота зданий и посадочной площадки, пестрое от вспышек звездолетов небо планеты, легкое пренебрежение персонала…
Даже Флостеры, высокомерные Флостеры растеряли некоторую часть обычной спеси.
— Интересно, здесь всегда так? — Дункан кивнул на тесное от обилия летательных аппаратов поле космодрома.
— Так праздник же!
— Какой праздник?
— Марадан, или как-то так. В этот день черте сколько лет назад богиня… то ли принесла свет истинного учения, то ли забрала обратно… одним словом — один из центральных праздников религии. Будут проводиться праздничные богослужения, причем в центральном храме с участием самой Орты, а в конце недели, Орта выйдет в народ, спустится к подданным, дабы лично благословить счастливчиков, местные верят, до кого дотронется всемилостивейшая, тому даруется отпущение грехов до третьего колена.
— Не густо, почему не до четвертого?
— Не придирайся. Кстати, если не ошибаюсь, меньше, чем через час, начнется очередная служба. Можем успеть. Заодно убедимся в божественной сущности здешнего вседержителя.
— Вседержительницы.
— Ну да, а…
Светлые глаза Левицкого округлились, рот так и остался в полуоткрытом состоянии.
Опомнившись, он громко захлопнул его, одновременно пытаясь перекреститься.
— Опять, опять!
— Что? — Трегарт оглянулся.
В конце площадки космодрома, там, где серый бетон врастал в потрескавшуюся землю, стоял… темные свободные одежды развивались на ветру, грива седых волос обрамляла едва различимое с такого расстояния лицо.
Дункан почувствовал, как его собственные волосы начали подниматься.
— Это… тот же человек, что на Нетоне.
— Не смотри, не смотри! — зашипел Левицкий. — Всемилостивейшая Орта! — взывая к местной богине, он, тем не менее, усиленно крестился. — Призрак!
— Но как он… обогнал космолет?
— Ты что, тупой? Какой космолет, это — Призрак! — на всякий случай, Левицкий перекрестил и молчаливого соглядатая, впрочем, жест на том никак не отразился. — Он только похож на человека! Прикидывается, надевает личину, но бывают и другие, не как люди!
— Как же вы их отличаете?
— А ты подойди, заговори!
— И что будет?
— Ничего. Никому еще не удавалось заговорить с Призраком, как и поймать… он… он исчезает.
Дункан снова взглянул на внушающую ужас фигуру… на том месте уже никого не было.
— Помяни мои слова, что-то случиться… что-то нехорошее.
— Не отставай!
Центральный Храм представлял собой эллипсовидное сооружение, из каменного тела которого мозаичными сталагмитами поднималось не меньше дюжины разновеликих башень.
— Давай, давай!
Золотые купала блестели в полуденном солнце.
— Слушай, Антон, может, достаточно?
— И упустить возможность лицезреть живого бога? А ты чего стал, хвостатый, а ну пропусти!
Храм окружала плотная толпа. С минуты на минуту должна была появиться богиня.
Ледоколом в замерзшем море, через толпу двигался Левицкий. В кильватере за другом протискивался Дункан.
— Еще немного, навались!
Антон пролез прямо под подрагивающим брюхом четырехногого, похожего на розового гиппопотама инопланетянина, легонько толкнул следующего — широкоплечего субъекта с щупальцами вместо волос, и пока тот удивленно тер пострадавшее место, ловко протиснулся между широкоплечим и потной дамой — обладательницей пышных фор и дюжины подбородков.
— Мое прощение, мадемуазель, — склониться Антон не мог, поэтому просто кивнул.
— Ах, что вы! — мадемуазель часто захлопала маленькими глазками, даже такое движение отдалось мелкой дрожью в подбородках. — Мы с вами раньше…
— Простите, спешу, спешу, — проявляя чудеса ловкости, Левицкий припустил в противоположную сторону.
— Ты ей понравился, — Трегарт едва не наступил на полосатый хвост чешуйчатого венца эволюции рептилий.
— Пошел ты!..
Наконец, настал момент, когда они не смогли протиснуться ни на шаг. Ближе к храму, толпа из человеческой массы превратилась в монолит. Между спрессованными телами не то что самому, лезвие было не просунуть.