Особо подчеркивается, что все вышесказанное достижимо в царствие Бога. На данном этапе, на усмотрение координатора, может быть названа КОНКРЕТНАЯ дата появления божества.
Общество должно ЖЕЛАТЬ прихода агента-бога.
Косые струи дождя бичами, наотмашь хлестали открытое лицо, доброжелательными завистниками преодолевали непрочный барьер капюшона, холодными змеями забирались под воротник, чтобы там, в уютном тепле, скатиться по телу ледяными каплями.
Дункану было все равно. Ему давно было все равно. Вода насквозь пропитала тонкий дождевик, хлюпала озерцами в десантных ботинках, склеила широкие штаны с синтипоновой подкладкой и даже распутала колтуны отросшей бороды.
Он брел, сквозь дождь, автоматически переставляя ноги, и лужи в ботинках вливались в водоемы улиц.
Два месяца, почти два месяца, берясь за любую работу, иногда за кусок хлеба, когда зайцем, когда на попутных, когда за мытье нужников, он добрался сюда. До Земли!
Шпиль высокого здания со светящейся, видимой за много километров эмблемой терялся в темноте и влаге.
Вылизанные, почти невидимые стеклянные двери открылись сами собой.
Портье, Дункан не помнил, как точно назывался этот служащий — вахтер, администратор, секретарь, он назвал его — портье, возможно потому, что мучительно хотелось отдохнуть — в гостинице, в последнее время ассоциирующейся у него с домашним уютом. Портье часто моргал почти идеально круглыми и небесно голубыми глазами, расположенными по бокам ребристого, аккуратно подпиленного рога.
— Доложите вашему боссу, его хочет видеть Дункан Трегарт, и пусть добавят — галера Флостеров.
Портье без приязни окинул взглядом небритую физиономию, слипшиеся волосы, грязный дождевик и штаны.
— Боюсь, мистера Левицкого сейчас нет в городе…
— Доложите вашему чертову боссу! А думать и бояться, будет он!
Портье часто захлопал большими ресницами, впрочем, наивности это ему не прибавило.
— Хорошо, — наконец выдавил служащий. — Я свяжусь с секретарем мистера Левицкого. Если он сочтет нужным доложить о вас…
Дункан уже не слышал его, устало опустившись в уютное кресло для посетителей. Ему все равно. Ему давно все равно.
Хрипел динамик, хрипел портье, после некоторой паузы хрипели в ответ.
— Мистер Трегарт.
— Да, — у Дункана не осталось сил даже на то, чтобы подняться.
— Секретарь доложил. Мистер Левицкий сказал, что не знает человека по имени Дункан Трегарт и не примет вас, — в голосе служащего проступили металлические нотки. Конечно, если минутой ранее посетитель мог оказаться не тем, кем видится — обыкновенным бродягой, то теперь, после благословения босса… — Прошу вас! — четырехпалая рука указывала на дверь. Стеклянную, почти невидимую дверь, за которой бушевали ледяные струи — границу того мира и этого, холода, нищеты, случайных заработков, ночлежек и мира тепла, уюта, крыши над головой, будущего.
Покидать этот мир не хотелось. Той же рукой служащий сделал знак. Рядом с Дунканом выросли два охранника. Не тратясь на слова, они молча подхватили его под руки и поволокли к выходу.
— Пустите! Я сам!
По-прежнему храня молчание, один из громил, несильно, без замаха, ударил его под ребра. Почти дружеское предупреждение.
— Я сам… — капли стекали по лицу — насобирались из капюшона.
— Отпустите, — спокойный, слегка насмешливый голос.
Голос подействовал на охранников подобно команде дрессировщика. Мускулистые руки разом разжались, Дункан рухнул на мраморный пол. Размазав капли мокрым рукавом, снизу вверх, он взглянул на спасителя.
Рядом с бледным портье, в дверях зеркального лифта, стоял… Антон Левицкий.
Большой босс широко улыбался.
— Маленькая месть за неделю в элизианской тюрьме.
Большой босс раскрыл дружеские объятия.
— Ну здравствуй, Дункан!
Дорогой костюм, шикарные апартаменты, в руке бокал с вином.
Дункан сделал глоток красной густой жидкости.
Кислятина!
Старое, коллекционное вино для него отдавало уксусом.
Он вернулся, дома, он обеспечен и уверен в завтрашнем дне… Сложно радоваться посту старосты деревни после того, как правил миром. Вкусившему многообразие многомирья тесно в одной, пусть не самой маленькой, пусть не самой худшей вселенной.
Резные широкие двери распахнулись от мощного толчка. Антон Левицкий, как всегда, не вошел, влетел.