— Уйди, сгинь, призрак, мираж!
— Пан Дарн сейчас вам все поведает, и я не Миро Кацек, если вы не будете плакать, как плакали все, кто слышал рассказ пана Дарна. Всевидящий Эльб свидетель, сердце буквально разрывается…
Закончив махать руками, Дарн решительно отставил бутыль.
— Все! Допился — галлюцинация. Белая горячка!
— Э-э-э, пан Дарн хочет сказать… — впервые в жизни Миро Кацек не знал, чего хочет клиент.
Студеная вода приятно освежала лицо, придавая упругость коже, бодрость мышцам, разгоняя пелену хмельного дурмана почти прочно обосновавшегося в голове за последние дни.
Единственный недостаток — было нечем дышать.
Вода исчезла, оставив бодрящие капли гулять морщинами измученной физиономии.
На месте влаги вновь появилось лицо Дункана Трегарта. Лицо, которого не могло быть.
— Ну как, протрезвел?
Д'арно помотал головой, в очередной попытке отогнать наваждение.
Галлюцинация истолковала жест по-своему.
Очередная ванна из освежительной влаги вновь была принята многострадальной верхней частью тела.
И вновь, стекая, струи соткали лицо невозможного — лицо Трегарта.
Из-за спины донеслось жалобное блеяние трактирщика Кацека.
— Пан иностранец, умоляю, не утопите его, он не расплатился еще за две поллитровки…
«Шельма Кацек, я заплатил тебе больше, чем стоит все твое дешевое пойло вместе взятое!» — хотел крикнуть Д'арно, однако очередная купель пресекла изъявление праведного гнева.
— Протрезвел?
— Уйди, горячка!
Вода.
— Стой, стой, — в очередной раз, обретя способность дышать, успел вставить Д'арно. В очередной раз, внимательно присмотревшись к мучителю, он осторожно поинтересовался. — Скажи еще раз, ты не галлюцинация?
— Окунуть?
— Нет! Хотя… пожалуй, еще разок.
После выполнения просьбы, Д'арно уставился на привидение. Вопреки обычаям бестелесных духов, оно не исчезло, не взялось туманом и даже проявляло некоторые признаки нетерпения.
Д'арно опасливо дотронулся до щеки — вполне материальна, даже теплая.
— Дункан?
— Кто ж еще!
— Дункан! — Александр кинулся обниматься. — Брат! Я думал, ты навсегда… — новый аргумент в пользу бреда пришел в голову. — Постой, ты же в сотах?
— Как видишь, не совсем.
— Но оттуда невозможно выбраться.
— Как видишь, не всегда.
— Но как же ты?..
Трегарт махнул рукой, настоящей рукой, во всяком случае, мокрые брызги были материальны.
— Расскажу — не поверишь. Меня самого впору окунать.
— Ты меня нашел, здесь?
— Не я, кто-то помогает мне, нам. Зачем он это делает, не знаю, во всяком случае, сам спаситель никаких объяснений не представил, поэтому, буду делать, что хотел, что должен. Ты как-то упоминал, тебе показывали Карту Пути?
— Ну да, только без толку…
— Камень с тобой?
— Обижаешь! — Д'арно полез за пазуху.
— Вытягивай, прокатимся в одно место.
Темнота, спасительная темнота, прыгунец плохо видит в темноте. Он захихикал, и тут же, убоявшись выдать убежище, прикрыл рот ладонями.
Плохой, плохой рот, он всегда смеется.
Плохой прыгунец.
Обычно они не забираются так низко. Внизу прыгунцам холодно, внизу мало добычи, только он — худой старик. Зачем прыгунцу старик? Прыгунец любит мясо, сочное мясо!
Старик облизал шершавые губы.
Да, мясо. Конечно, оно не такое вкусное, как… шоколад. Одно воспоминание о темном лакомстве наполнило рот слюной.
Когда он последний раз лазил наверх, посчастливилось поймать ползунчика. Обычно они быстро двигаются, убегают, как только видят кого-то крупнее себя, но старику повезло. Ползунчик был ленив, или болен. Он оторвал ему голову, чтобы ползунчик не уполз. Да, голову. Головы катились крупным градом, палачи менялись каждые пол часа, топоры приходилось менять еще чаще — сталь не выдерживала. Правитель Сань О прикрыл зевок четырехпалой рукой, пальцы с утолщениями на концах — словно барабанные палочки — лениво заскребли покрытый редкой щетиной подбородок.
— Смотри, смотри, Бен Го, как истинный владыка поступает с бунтовщиками.
Поначалу Сань О ловил каждый вскрик, впивался в каждую жертву, провожая удовлетворенным взглядом летящие головы — сладостный миг триумфатора, победы, милей любимой картина умирающих врагов.
Теперь, когда экзекуция растянулась на несколько часов, а счет казненных перевалил за тысячу, торжество победы сменилось обыкновенной скукой. Царапая лед шипастым хвостом, мимо убежища прогупал прыгунец. Старик сильнее прижал грязные ладони ко рту. Нет, нет, он не выдаст себя, даже шорохом — у прыгунца хороший слух.