Знай Джин все наперед, могла ли она стать кем-то иным?
«Я старался думать о тебе лишь в те минуты, когда У меня были силы».
— У меня было не так много времени, чтобы пообщаться с нашим новым другом Бодхи, — произнес Кассиан, указав на пятого обитателя отсека, длинноволосого мужчину в заляпанном имперском летном комбинезоне.
На голове пилота красовались потрепанные очки, а сам Бодхи, уткнувшись в пол, нервно перебирал пальцами, то и дело что-то шепча себе под нос.
— Но послание ему передали именно там, — продолжил Андор. — Там ли твой отец? Думаю, да.
Джин отстраненно кивнула. Шепот Бодхи становился громче — сбивчивая, неразборчивая мешанина звуков. Затем он наклонился вперед, обратив все свое внимание на Джин.
— Ты дочь Галена Эрсо? — спросил он.
Пилот выглядел так, будто не спал несколько дней и боялся, что стоит ему сомкнуть глаза, как кто угодно — Бейз, сиденья, переборка — вцепится ему в горло. Перебежчик выглядел почти столь же жалко, как она сама.
— Ты знаешь его? — задала встречный вопрос Джин.
Что он думает о незнакомце с голограммы?
— Да.
В голове роились еще сотни вопросов, но Джин не хотела знать ответов.
— Он что-нибудь тебе говорил?
— Он сказал… — Бодхи наклонил голову, — сказал, что я сам могу все исправить. Что я могу все исправить, если мне хватит храбрости и я буду слушать свое сердце. Если сделаю первый шаг.
Он одними губами беззвучно складывал и проглатывал целые предложения, прежде чем успокоился.
— Наверное, уже слишком поздно, — наконец выдал он.
Столицы Джеды больше нет. Со больше нет. Его солдат больше нет. Маленькой девочки больше нет.
— Еще не поздно, — произнесла Джин. По крайней мере, пилот пытался.
— По мне, так уже позднее некуда, — проворчал Бейз.
В тишине отсека, в темноте пещеры Джин прислушалась к словам отца.
«Уязвимость именно там».
Галену вторит предсмертный вопль Со: «Спасите мечту!»
Теперь Гален и Со вместе рвали ей душу, требуя то, в чем она уже им отказала. Требуя расплаты за каждый раз, когда она подвела их. За каждый день, когда Леана, Танит и Кестрел влачили свое славное, но жалкое существование. Но Джин нечего было им дать. Она оказалась совершенно опустошенной. Во тьме потерялось даже то, что она хранила в пещере. У нее не осталось ничего, кроме голоса голограммы.
И все равно Джин сломалась. Уступила их требованиям, ибо ее стыд был слишком велик, чтобы поступить иначе.
— Нет, — прошептала она, и это единственное слово привлекло внимание всех ее спутников. — Мы еще можем одолеть тех, кто это сделал. Мы можем их остановить.
Она заключит сделку с голограммой Галена Эрсо. Она уступит его требованиям, а он пусть и не простит ее, так хотя бы прекратит напоминать о ее неудачах, вине и ненависти.
И когда она наконец встретится с настоящим Галеном Эрсо на Иду, ей будет чем с ним поделиться.
Она говорила четко, медленно, чеканя каждое слово, как будто точила клинок:
— Послание моего отца. Я видела его. Они называют эту станцию «Звезда Смерти». Но имперцы понятия не имеют, что отец оставил в ней изъян.
Напряжение на лице Кассиана спало, едва он нацепил свою маску шпиона и принял невинный вид. Джин уловила перемену и мгновенно поняла, что она означает.
— Ты ошибаешься насчет моего отца, — произнесла она, — ты думаешь, что он все еще работает на Империю.
— Он же построил «Звезду Смерти», — напомнил Разведчик, будто один лишь этот факт кардинально все менял и только Кассиан это понимал.
— Потому что отец знал, что имперцы справятся и без него. — Джин втянула воздух сквозь сжатые зубы и стала ждать очередного возражения. Может, она и не знала настоящего Галена Эрсо, но сейчас она говорила с голограммой, вторила ее словам, чтобы внести свой вклад в дело ее отца. В дело Со.
— Мой отец сделал выбор, — произнесла девушка, стараясь сохранять спокойствие, — он пожертвовал собой во имя Восстания. Он сделал «Звезду Смерти» уязвимой. — Теперь она обращалась только к Бодхи: — Поэтому мой отец и послал тебя. Чтобы передать сообщение.
— Так где оно? — спросил Кассиан.
Все устремили свои взгляды на капитана.
— Где послание? — уточнил он.
— Это была голограмма, — резко ответила Джин. Ее голос звучал так хрупко, будто был стеклянным.
Кассиан не отступал: