Если бы Лира могла вскрикнуть, она бы закричала не от боли, а от ярости. Но крик ей не дался, и в глазах потемнело.
Последнее, о чем она подумала: «Как жаль, что Галену пришлось это увидеть».
Последнее, что услышала, — свое имя на устах Галена и разъяренный возглас:
— У них есть ребенок. Разыскать!
Но осознать эти слова она уже не смогла.
Джин нельзя было назвать плохой девочкой. Ей не нравилось хулиганить. Когда родители просили ее что- то сделать, она почти всегда выполняла их просьбы. Возможно, не сразу, но рано или поздно выполняла. Почти всегда. Никакого наказания она не заслуживала.
Девочка знала, что ей не следует оставаться и смотреть, как мама разговаривает с папой и человеком в белом. Но откуда ей было знать, что случится? Откуда ей было знать, что сделают солдаты?..
Уж не о ней ли они говорили? Не она ли виновата в случившемся?
Мама не шевелилась. Папа прижимал ее к себе. Джин не могла остановить слезы, но крик сдержала — потому что должна была быть смелой. Просто обязана.
Она видела, как испугалась мама. Кем бы ни были эти незнакомцы, девочка не сомневалась, ей они тоже причинят боль.
Джин знала, что делать. Вести себя хорошо. Поступать правильно.
На бегу было трудно дышать. Из глаз и носа лилось потоком, горло забилось. Вдалеке она слышала неестественные голоса: то ли дроидные, то ли искаженные электроникой. Солдаты гнались за ней.
Хрип, вырывавшийся при дыхании, мог выдать ее с головой. Лицо пылало заревом, которое острый глаз, казалось, различит за километры. Но куда бежать, она знала. Папа всякий раз притворялся, что это игра, когда просил ее мчаться со всех ног на поиски укрытия, но она- то знала, в чем дело. Однажды Джин спросила у мамы напрямую. Та взяла ее за руку, улыбнулась и проговорила:
— Просто притворись, что продолжаешь играть. Папе будет легче.
Она хотела притвориться и сейчас, но это было непросто.
Девочка нашла место среди нагромождения камней, которое показывал ей папа. Дрожа, она с огромным трудом оттянула крышку люка, сливавшуюся с пологом холма. Внутри лестница вела вниз, в углубление, но Джин осталась у люка, плотно прикрыв его за собой. Пыльный мрак озаряла лишь тоненькая полоска света, пробивавшаяся сквозь крышку.
Девочка прижала колени к груди и стала напевать одну из маминых песен, раскачиваясь из стороны в сторону и стараясь не замечать, что ее руки перепачканы грязью, а лицо мокрое от слез. Все это тоже было частью притворства. В этом месте ей оставалось только ждать. Таков был наказ.
Мама или папа придут за ней.
Едкий дым саднил глаза почище слез. Между скалами маячили силуэты бойцов, но распознать в камнях ее укрытие никто из них так и не смог. Когда дневной свет померк, они ушли, и Джин спустилась по лестнице.
Пещеру внизу загромождали ящики с едой, механизмы и контейнеры. Было тесно и неудобно, но, по крайней мере, она могла сесть. Девочка отыскала фонарь и в его то меркнущем, то снова нарастающем свете стала прислушиваться к грохотанию бури снаружи и стуку дождевых капель по камням. Она попыталась заснуть, но то и дело пробуждалась от дремоты: капли просочились в пещеру и, как она ни ворочалась, то и дело падали ей на лоб и руки.
Даже во сне звучало это беспрерывное «кап-кап»: хаотичные удары-брызги. Иной раз, когда капля попадала на Джин, в детских грезах на землю падала мама.
Наутро она проснулась от металлического скрежета над головой. На мгновение она спутала сон с реальностью и подумала, что мама или папа наконец-то пришли за ней. Уверила себя, что это всего лишь одна из папиных игр, а прошедший день был не более чем ночным кошмаром.
Но только на мгновение.
Девочка подняла глаза. Люк открылся, и в проеме возникла закованная в доспехи фигура с иссеченным шрамами темным лицом. В свете фонаря сверкнули глаза гостя, и он заговорил жестким, поставленным голосом:
— Идем, дитя. Впереди долгий путь.
Наблюдая за Галеном на борту челнока, Орсон Кренник без конца задавался вопросом, когда уже этот человек перестанет торчать у каталки, на которой лежало тело Лиры.
— Мы отвезем ее домой, — произнес имперец. — Обещаю.
Гален ничего не ответил, лишь погладил руку жены.
«А чего я ожидал?» — подумал Кренник.
Лира осталась бы жива, не поведи она себя так глупо. Ради Галена и его семьи Кренник рискнул жизнью, дав женщине возможность одуматься, хотя безопаснее было бы сразу приказать солдатам расстрелять ее. Если бы он дал ситуацию им на откуп, элитные штурмовики смерти разобрались бы со смутьянкой без жалости и сожаления.