— Я н-не п-пойду н-никуда. Н-ни-п-почём, н-ни за что н-на с-свете.
— В чём дело, что случилось? — сочувственно склонилась к ней Дорка.
— Н-нич-чего н-не с-случилось. П-просто я б-боюсь.
— Чего именно?
— В-всего… — у несчастной феи дрожали губки. — Э-эта в-война с-совсем м-меня д-доконала. Н-никуд-да я отсюда н-не п-пойду!
— В жизни своей не встречала такой пугливой феи, — заметила тётушка Тереза.
— Запросто сдрейфишь при таком шухере!
— Фи, Доротея, что за выражения!
— Ничего удивительного, что уважаемая коллега дошла до нервного срыва, — вступился за крылатого сородича профессор Минорка.
— Я уж лу-лучше тут пережду и ф-ф…
Что намеревалась выговорить бедняжка Эмилия, так и осталось невыясненным, поскольку, едва фею заело на звуке «ф-ф», Дорка вдруг отчаянно вскрикнула:
— Флейта! Флейта моя пропала! — Она ощупывала землю вокруг. — Наверное, так и осталась на том месте. Пойду поищу!
— Никуда ты не пойдёшь! — непререкаемым тоном заявила тётушка Тереза. — Сиди здесь!
Но Дорку было не удержать.
— Вы и охнуть не успеете, как я вернусь! — на ходу бросила она, выбралась из-под корзины и припустила бежать со всех ног.
— Стой! — взвизгнула тётушка Тереза. — Доротея, погоди!
Тётушка мигом вскочила, вернее, вскочила бы, но… от долгого сидения в неудобной позе отсидела ноги. По икрам словно забегали мириады муравьёв, и почтеннейшая матрона вновь шлёпнулась наземь.
— Ох, ноги подвели некстати! Доротея, стой, кому я говорю!
— Отсидели? — сочувственно поинтересовался профессор.
— Отсидела, чтоб им ни дна ни покрышки!
— Право же, воспитанной даме не пристало выражаться столь вульгарно.
— Ещё не хватало, чтоб какая-то курица с навозной кучи меня хорошим манерам учила!
— П-позвольте, я в-вам п-помассирую н-ноги, — вызвалась Эмилия. — Всё-таки, ч-что н-ни г-говорите, а я ж-же д-доброй ф-феей з-зовусь.
Она принялась разминать затёкшие мышцы, а тётушка Тереза то хихикала от щекотки, то принималась истошным голосом призывать Дорку остановиться. Наконец она вновь обрела способность стоять на ногах.
— Сердечно благодарю, — сказала она Эмилии и выбралась из-под корзины.
— Д-до с-свидания. В-вы уж н-не обессудьте, а я п-пока з-здесь п-посижу.
Тётушка Тереза на прощание одарила фею презрительным взглядом и отбыла.
— Желаю скорейшего выздоровления, дорогая коллега, — учтиво раскланялся профессор Минорка.
— Д-до с-свид… — пролепетала вконец истерзанная страхом Эмилия.
Фёдор Минорка тоже выбрался из убежища. Впереди колыхались поля лиловой шляпы и раздавались вопли:
— Дорка, деточка, постой! Доротея, куда ты сбежала?
Позади во всю свою куриную прыть мчал профессор Минорка и всполошённо кудахтал:
— Детка, куд-куда же ты! Куд-куда ты запропастилась?!
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Попалась, Котлетка! А ну, выкладывай, каким ветром тебя сюда занесло? — приступил к допросу не кто иной, как господин Мясной Соус, фарш крупной провёртки, награждённый за отвагу орденом Крестцовой Кости первой степени. Фарш крупной провёртки, к вашему сведению, — это нечто вроде старшего воинского звания в табели о рангах среди мясников и торговцев рыбой.
— Прикончить её, и дело с концом! — с кровожадной ухмылкой потребовал Филе Сома. Меж рыбных торговцев он считался старшим, однако в объединённой мясницкой армии играл при Соусе роль второй скрипки, то есть был заместителем мясного фарша по рыбе. Этот не мог похвастаться боевыми наградами, не было у него ордена Крестцовой Кости ни первой, ни второй степени, зато он имел оружие — грозно сверкающую, обоюдоострую рыбу-саблю — и лишь искал повода пустить её в ход. Вот и сейчас он с готовностью выхватил саблю из ножен.
— Караул, на помощь, убивают!.. — в ужасе запричитала Дорка, мысленно проклиная тот момент, когда ей втемяшилось в голову выскользнуть из-под корзины и, покинув общество родной тётушки, профессора Минорки и феи Эмилии, отправиться на поиски флейты. Ведь едва она одним глазком заглянула под доски разломанных ящиков, как её тотчас же схватили и связали по рукам по ногам. Она и пикнуть не успела, как очутилась в мясницком стане, разбитом в дальнем конце рынка, и предстала перед судом двух отпетых головорезов.
— Сомнамбула, хромосома ты дефективная! Сомкну свои пальцы на твоей шее, и сомлеешь ничтоже сумняшеся! — заходился в крике Филе Сома, который находил особую радость в каждом слове, созвучном с собственным рыбным наименованием «сом», а потому иной раз прибегал даже к архаическим языковым оборотам.