В годы лишений и тягот — а таковые, к сожалению, выдавались в истории улицы Гараи — у лавки тётушки Терезы собирался окрестный люд для увеселения, и минутами радости обитатели квартала были обязаны именно ей. Дело в том, что она каждый божий день — повторяем: даже в самые трудные годы — выгуливала вокруг рынка своё очередное творение. Даже дряхлые старики из числа исконных обитателей улицы не упомнят случая, чтоб мастерица два раза подряд появилась в одном и том же шедевре шляпного искусства. Шляпы составляли исключение. Что же касалось прочих деталей одежды, то они не отличались разнообразием. Тётушка Тереза из года в год — а по мнению некоторых очевидцев, и вовсе целыми десятилетиями — носила всё те же башмаки без каблука и со шнуровкой, прямую серую юбку и свободную блузку, поверх которой надевалась серая кофта на пуговицах. Если погода того требовала, наряд, естественно, дополнялся широченным старомодным зонтом в серую полоску. Зато шляпы её были незабываемы…
Чтоб не скучать, пока тётя перебирает шляпы, Дорка вышла на балкон: помнится, там она оставила свою флейту. Флейта действительно нашлась, и Дорка тотчас приникла к ней губами. Две вещи она любила больше всего на свете: глазированные сырки и свою флейту. Любви к последней не могли воспрепятствовать даже суровые одёргивания тётушки Терезы: «Флейта у тебя прямо к губам приросла!» Или: «Доротея, погибели моей добиваешься?..» Впрочем, об этом мы уже говорили, так что не стоит повторяться. Однако сейчас — может, в связи с воспоминаниями о предательском бегстве циркового наездника — тётушка ни слова не промолвила, и Дорка без помех сыграла от начала до конца мелодию песни, выученную на последнем уроке музыки.
Отстранив флейту от губ, она даже пропела: «Лето наступает, пташек созывает!» А затем низким, протяжным голосом вывела припев: «Кукушечка куковала, ку-ку, ку-ку, годики считала, ку-ку-ку». Вот такие слова в этой последней строчке-считалочке были.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тётушка Тереза решительной походкой устремилась к рынку. На голове её красовалась приличествующая случаю шляпа — круглая, размером с мельничное колесо, поля мягко приспущены, цвет густо-лиловый, как у кардинальской мантии. Дорка едва поспевала за ней, одной рукой ухватясь за тётушкину руку, а другой крепко сжимая флейту.
Если бы тётушка не тащила её за собой столь стремительно, не разбирая дороги, Дорка наверняка задержалась бы поглазеть по сторонам.
А посмотреть на рынке было на что. Сразу же у входа расположилась со своим товаром торговка декоративными тыквами. Перед ней на колченогом столике высились горкой жёлтые, зелёные, полосатые, пятнистые, пёстрые дары природы. Гладкокожие и шершавые, круглые, как мячи, и вытянутые наподобие яйца. Торговка громогласно расхваливала свой товар:
— Тыква-бутылка, тыква-бочонок, хочешь — в рот клади, хочешь — так гляди! Тыква — лучшее украшение интерьера! Тыква на стенах — что голова на плечах!
Бабёнка в пышном наряде со множеством нижних юбок размахивала тыквой-бутылкой с длинным стеблем, отбивая такт и заманивая прохожих. Но кто в нынешнем безумном мире откликнется на призыв сумасбродной тётки, помешанной на своих тыквах!
Возле крохотного ларька переступала с ноги на ногу уморительная особа: вся круглая, как шар, и розовая, будто глаза пасхального зайца, рот расплылся в приторно-сладкой улыбочке, халат на ней белый, словно сахарная пудра на яблочном пироге, а на макушке малюсенькая шапочка бледно-зелёного цвета и в форме древесного листика — ни дать ни взять украшение с марципановой фигурки. Вывеска на киоске гласила: МЁД ОТ СЛАСТО БАСТЫ.
— Деточка, золотце! — пропел Сласто Баста медоточивым голосом. — Не желаешь ли отведать моих вкусностей? — он указал на тёмно-янтарную гору медовых тянучек, белеющую груду безе из белков, взбитых с прозрачным цветочным мёдом, и высящийся холмик мелкого медового печенья цвета спелого ореха. С верхней планки ларька свисали банки с сотовым мёдом, а вдоль прилавка были разложены фигурные медовые пряники. Каких пряников тут только не было! Сердечко в виде тёмно-коричневой рамки для взаправдашнего зеркальна — исстари заветный подарок для любимой девушки. Пряничные барышни были до того похожи на настоящих, что, казалось, вот-вот раскроют свои губки бантиком и заговорят. А роскошные гусары — точь-в-точь как живые, того гляди выхватят свои сабли да ринутся в бой.