Стас удрученно вздохнул.
– Пропустил, – сказал он. – И что же, все венчались?
– Конечно, не все, – фыркнула Светлана. – Но других просто выгнали и определили под отлучение.
– И сами епископы?
– Эти первые под венец пошли, – хмыкнула Светлана.
Стас качнул головой.
– Странно, – сказал он. – Почему же они меня не принуждали?
– Наверное, ждут чего-то, – предположила Светлана.
– Еще принудят, – вздохнула Вера.
Стас заметил, как она бросила быстрый взгляд на подругу.
– Мы тут подумали, – сказала Светлана. – Если что, может вам на Вере жениться?
– Что? – обомлел Стас.
– Это только понарошку, – пролепетала красная от стыда Вера. – Мы официально поженимся, а реально останемся в девственности. Так многие из наши поступают, вроде как тайное монашество.
Стас покачал головой.
– Это здорово придумано, – кивнул он. – И я благодарен вам за заботу, девочки. Но обет целибата не предполагает никакого обмана, даже в благих целях. Я не могу венчаться, понимаете? У нас не бывает венчания понарошку.
Они сразу осеклись.
– Мы думали помочь, – проговорила Светлана насуплено.
– Я понял, – отвечал Стас. – И я еще раз выскажу вам свою благодарность. Но уж если я обещал Господу остаться неженатым, то скорее предпочту неприятности, чем обман.
– Конечно, – сказала Вера, все еще красная. – Вы совершенно правы. Я с самого начала была против…
Светлана вскочила.
– Да хватит вам! – воскликнула она возмущенно. – Не принимаю я вашего ригоризма, вот что! Мы живем в мире, где надо обманывать, и никуда от этого не деться. Больше того, мы же сами себя обманываем, думая, что мы верующие. Мы уже сотнями цепей повязаны с этим миром, и нам давно надо вырабатывать правила выживания, потому что без обмана уже нельзя! И правда будет в том, что мы признаемся в необходимости этого обмана.
Она хотела еще что-то сказать, но вместо этого быстро замахала руками, и выбежала вон.
Стас встревожено посмотрел на Веру.
– Мы сказали что-то не то?
– Да нет, – отвечала Вера. – Она из-за мужа своего нервничает.
– А что у нее с мужем?
Вера вздохнула.
– Он пошел в Дом Любви, – сказала она.
Стас вскинул брови, но не стал ничего говорить. Он еще слишком мало знал о жизни этих людей, чтобы лезть со своими суждениями.
– Я пойду, – сказал он. – Когда будете устраивать кружок пения, позовите меня, хорошо?
– Конечно, – кивнула Вера и добавила. – Извините нас, батюшка.
Стас остановился на выходе.
– Нет, Вера, – сказал он. – Я все-таки не батюшка. Если мы члены церкви, то мы должны принимать ее решения беспрекословно. Ведь так?
– Кончено, так, – согласилась Вера.
Стас кивнул ей, и вышел.
17
Возвращаясь по вечерним улицам, он размышлял о своем первом дне в храме, куда он так стремился вернуться, и пытался разобраться, то ли он разочарован, то ли еще не вписался. Было совершенно очевидно, что прежнего благоговения перед богослужением он явно не испытал, что множество оговорок, русский язык, опасения батюшки – все это вместе никак не сопрягалось с его прежним ощущением от храма. Он понимал, что все его переживания есть лишь продолжение сомнений, что обуревали его в последние годы, и с которыми он пытался бороться. Но ему казалось, что возвращение к регулярной церковной жизни вернет ему прежнюю уверенность, а уверенность упорно не возвращалась. Собственно говоря, рассуждая логично он понимал, что его возвращение будет сопряжено со множеством трудностей, но во всех этих трудностях хотелось бы оставить проблеск надежды. А проблеск не появлялся.
Какая-то старушка с сумкой вышла на тротуар с перехода, и остановилась отдышаться.
– Вам помочь? – спросил Стас, останавливаясь.
– Это было бы чудесно, – обрадовалась та. – Мне эту сумку тащить на третий этаж!
Стас подхватил сумку и не нашел в ней особой тяжести.
– Справимся, – сказал он, и предложил ей руку.
Они пошли вдоль дома, и старушка стала рассказывать:
– Я живу здесь уже почти пятьдесят лет, вы можете представить? Мы поселились, когда у нас только начиналась эта самая перестройка! Вы помните, что это такое?
– Мне рассказывали, – отвечал Стас.
– А я вот хорошо помню Советский Союз, – похвасталась старушка. – Причем, чем больше проходит времени, тем больше приятного вспоминается. А ведь мы были в числе борцов с режимом!..
В доме, куда они вошли, был лифт, и на третий этаж они поднялись уже на нем.
– Я здесь живу, – указала старушка. – Мой муж погиб на войне, дети тоже… Осталась только жена моего старшего сына Варечка и ее дочь Нюся… Она меня навещает, хотя и живет в другом конце города.