Рядом, облаченный в траурный желтый наряд, стоял Арма, главный жрец Великого Бога Пангеи, имевшего множество воплощений и носившего множество имен, одно из которых звучало на древнем языке как Авьяктах. Жители королевства молились ему в тысячах храмов и каждый выбирал свое имя бога для молитвы. Но, выше него стояла Мать Всех Богов, покровительствовавшая королевскому дому. Именно ей приносила свои дары королева, ожидавшая сейчас первенца. Ее на церемонии Прощания не было: так гласил закон. Сначала короля должен был проводить его народ.
Арма сделал неуловимый жест и внезапно приглушенный рокот голосов перекрыл громкий и надтреснутый голос церемониймейстера, обратившегося ко всем собравшимся через усилитель звуковых вибраций, вмонтированный для такого случая в навершие его посоха.
– Мы собрались здесь, чтобы отдать последнюю дань нашему монарху. Согласно церемониалу первыми это сделают министры короля, затем лорды адмиралтейства, затем все остальные. После этого платформа в сопровождении гвардейцев проплывет по городу. Похороны состоятся завтра на закате в королевской усыпальнице.
В полнейшей тишине он трижды гулко стукнул посохом об пол, а главный жрец провозгласил:
– Да примут Великий Авьяктах и Мать Всех Богов его душу!
Это послужило сигналом начала церемонии прощания. Бесформенная людская масса пришла в движение и начала принимать очертания колоны, во главе которой находилось пятеро мужчин в черных гражданских костюмах без знаков различия. Это были самые могущественные люди в королевстве после короля: его министры, составлявшие пятерку правителей Пангеи и определявшие ее судьбу от имени монарха. Бруно с супругой медленно продвигался следом за лордами адмиралтейства, разглядывая лица министров. Самого высокого и худощавого звали Бен Худстон, он распоряжался финансами Пангеи, в его руках сходились невидимые нити денежных потоков, словно кровь, питавшие все остальные части огромного государства. Следом шел мужчина пониже ростом, но зато гораздо шире в плечах. Его округлое невыразительное лицо покрывала густая борода, в которой едва не тонули глаза, – это был Еремей Очаков-Саблин, министр внутренней политики королевства. Ему полагалось знать все, чего не знали другие, о тайной жизни своих граждан. За ним, осторожно ступая по мраморному полу, перемещался Грави Андронатти, министр внешней политики, – чернобровый и черноволосый дипломат, с узким лицом и короткой стрижкой. Раньше Бруно часто видел его на совещаниях высших чинов звездного флота, когда нужно было нанести удар по какой-либо системе или речь шла о возможном нападении врагов. Однако, в последние десять лет, за исключением одного случая, к радости Андронатти в государстве все было тихо. Министр, ведавшей промышленностью королевства, был достаточно высоким и массивным мужчиной, не слишком увлекавшимся спортивными занятиями. Прозрачный взгляд, усы и русые волосы до плеч. Его звали Арчи Веласкес. Волевой профиль своего шефа, министра обороны Бруно не мог спутать ни с каким другим. Эстебан де Вега, – низкорослый, широкоплечий, с орлиным носом, замыкал эту группу властителей, которым предстояло первыми в королевстве проститься с так внезапно почившим королем.
Все министры, как и Бруно, были с супругами, но спутницы лишь оттеняли их величие. Первым к почившему королю приблизился Бен Худстон. Он припал на одно колено, пробормотал что-то вполголоса, и, поцеловав руку мертвеца, встал, отступив на шаг. То же самое сделала и его жена. Затем чета Худстон медленно направилась к выходу. В другом конце зала в это мгновение уже открывали ворота, выводившие на широкую прямую лестницу.
Оказавшийся следом подле короля Еремей Очаков-Саблин, встал на оба колена и прочитал короткую молитву вместе с женой. Светловолосая жена министра внутренних дел, нарушив этикет, зарыдала в голос. Бруно разглядел на ее лице неподдельное горе, вырвавшееся наружу через слезы. Затем, она справилась с собой. Поцеловав умершего, как полагалось, они оба присоединились с чете Худстон.
Главный жрец Арма, в своих желтых одеждах, молча, взирал на этот поток людей, пришедших проститься с монархом. На его лице отражалась великая скорбь. Бруно Марсо, делая каждый новый шаг к платформе с мертвецом, тоже ощущал ее все сильнее. Он был хорошим королем и любил свой народ, отвечавший ему тем же. В годы тяжелых испытаний он проявил себя как мудрый и сильный властитель, отразивший вторжение мятежного принца Аттара, и Бруно был его разящим мечом. А теперь рука, державшая этот меч, исчезла, и Бруно словно осиротел. Над ним разверзлась пустота, которая пугала его больше чем самая жестокая и кровавая схватка. Великий Авьяктах уже забрал к себе его душу, и подданным полагалось радоваться этому, но герцог боялся разрыдаться, как и многие в этом зале, оказавшись рядом с королем.