Софи покачала головой.
– Вы же понимаете, что дело не только в разбитых зеркалах.
– Она права, – согласился Грейди, спускаясь по винтовой лестнице в центре комнаты в сопровождении Бриэль, его изящной гоблинки-телохранительницы с тугими кудряшками. – Дело в этом мальчишке! Знаю, он был твоим другом…
– Он все еще мой друг, – поправила Софи.
Работающий с ее врагами.
Грейди присел перед ней на корточки.
– Неважно, кто он тебе. Это не меняет его действий, – он вытащил особенно зазубренный осколок из ее рукава.
Бритвенно-острые края ранили бы ее, если бы Киф не дал ей свой плащ.
Но он бы и не понадобился, не подорви он пирамиду.
Софи взяла Грейди за руку.
– Я в порядке. И Киф пошел на это, чтобы предупредить нас.
– Это не значит, что можно разрушать Фоксфайр!
И правда…
– Строго говоря, он разрушил только мой кабинет, – возразил магнат Лето. – И отчасти в этом виновата моя собственная глупость. Нужно было что-то заподозрить, когда меня позвали в холл пятого курса вытаскивать гремлинов из шкафчиков. Мистер Сенсен всегда умел вызывать хаос. И проникать в кабинет директора.
– Вы серьезно сравниваете его действия с розыгрышами? – спросил Грейди. – Как будто это просто очередной громкий случай с гулоном?
Если бы вены на лбу Грейди не вздувались, Софи бы попросила кого-нибудь наконец рассказать историю легендарного триумфа Кифа.
– Его поступок можно назвать темно-серым, – признал магистр Лето. – Но все мы знакомы с этим цветом, не так ли? Разве нельзя описать им ваше поведение, когда вы узнали, что Брант сделал с вашей дочерью? Или ваше, мисс Фостер, когда вы опоили свою человеческую семью, чтобы вас стерли из их жизни? И, разумеется, Совет описал бы так большинство моих действий. В конце концов, я помог основать незаконную организацию. Экспериментировал с генами невинного ребенка. Спрятал ее в Запретных городах, отдав на воспитание людям. Стер два воспоминания без ее разрешения…
– У нас есть проблема посерьезней, – перебила Софи. Ей не требовалось лишний раз напоминать, насколько странная у нее жизнь. – Орели точно раскусила мою ложь о том, что не видела эльфа, вызвавшего звуковую волну. Я слишком волновалась, чтобы обдурить эмпата.
– Старейшина Орели всегда была твоей верной сторонницей, – заверил магнат Лето.
– Ладно, но Старейшина Алина тоже что-то заподозрила, а она меня ненавидит. Если хотя бы одна из них поймет, что это был Киф, он больше не сможет вернуться.
– Не обязательно, – возразил магнат Лето. – Спорные деяния могут быть прощены, если за ними стояли добрые намерения. Вспомни о Древних Старейшинах, которые не предупредили гномов об ограх, держащих в руках чуму. Со временем почти все поняли их запутанные намерения.
Ключевым словом тут было «почти».
В случае Кифа многие сочтут, что известный бедокур перешел на новый уровень беспредела. Или даже хуже: что верный сын принял роль, приготовленную матерью.
Софи опустилась обратно на диван, пытаясь исчезнуть среди мягких подушек, – что угодно, лишь бы не ломать голову над тем, что теперь делать, как думать, как…
– Понимаю, вы подавлены, – попытался утешить ее магнат Лето. – Но лишь потому, что пытаетесь понять действия мистера Сенсена разумом. Вы умеете думать, мисс Фостер. Ваш разум логичен, умен, силен. Но знаете, что сильнее?
Он указал на ее сердце.
– И что это значит? – поинтересовался Грейди. – Мы теперь полагаемся на подростковые чувства?
– Я бы не стал отбрасывать их. Мисс Фостер понимает мистера Сенсена так, как не можем мы. В Аллювитерре я внимательно наблюдал за ними. Он открылся ей. Положился на нее. Доверился ей. Ну так, – его глаза встретились с глазами Софи, – что говорит твое сердце?
Софи скрестила руки на груди, жалея, что не может запустить туда руку и вытащить ответ. Вместо этого она слышала только разум, переполняющий мысли воспоминаниями:
Киф, плачущий в ее плечо в день, когда она рассказала о возможной смерти его матери.
Пижамные вечеринки у окон, которые они устраивали, чтобы не переживать самые тяжелые ночи в одиночку.
Его комната, забитая записками и бумагами, где он отчаянно пытался собрать воедино правду, скрытую в прошлом.
Совсем маленький Киф, сидящий в Атлантиде и ждущий семью, которая забыла о нем.
Воспоминания повторялись вновь и вновь, пока их не затмила другая картина.
Киф, сидящий в палатке целителя в Эксиллиуме, испуганный, злой мальчик, потерявший привычную маску веселья и уверенности.