Впрочем, продолжалось это недолго. Спустя немного времени человек успокоился, задышал спокойно, глубоко… Ар'рахх не стал его тревожить. До выхода на арену ещё оставалась уйма времени… Он последовал примеру своего спутника, забрался в свою плетёную подвесную постель и, как мог, устроился в ней. Не намереваясь спать, он, тем не менее, закрыл глаза. Несколько минут он так лежал на спине, скрестив руки на груди, размышляя над тем, какие сюрпризы могут поджидать их во время ночных поединков… И даже не заметил, как тоже провалился в сон…
…Очнулся он уже на арене. Он стал почему-то ниже ростом, правая нога роняла оранжевую кровь из рваной раны бедра, а единственная левая рука с трудом сжимала испачканный чем-то липким и густым меч. Правая рука отсутствовала напрочь, вместо неё болтался окровавленный обрубок, наскоро перетянутый кожаным ремешком повыше предплечья. Но боли Ар'рахх почему-то не чувствовал. Он опёрся на клинок, как на палку, и медленно стал поворачиваться назад — в ту сторону, где надрывно заскрипели ржавые петли тяжёлых ворот.
Свою визгливую песню натруженный металл пел недолго. Тяжёлые кованые ворота открылись, и Ар'рахх заглянул в предательскую темень. В глубине портала что-то шевелилось — большое, тёмное, опасное. Это большое и тёмное Нечто прямо-таки источало Ужас и Злобу. Если и была на этой планете Смерть, то это Нечто было её живым воплощением. Ар'рахх вдруг почувствовал, что ноги перестали его слушаться, а всё тело налилось свинцовой тяжестью. Он попробовал двинуть ногой, чтобы убежать, скрыться, спрятаться от этого ужасного неведомого Ужаса. Но ноги отказались ему подчиняться. Он кулём свалился на золотистый песок и потерял сознание…
…Проснулся Ар'рахх незадолго перед закатом. Он открыл глаза, взглядом обшарил всё тело. Руки и ноги были в полном порядке.
Чел'век тоже не спал. Он лежал в своём гамаке и неотрывно смотрел в потолок. Неожиданно он сел на своей подвесной кровати и невидяще посмотрел в сторону своего тёмно-зелёного спутника. Ар'рахха поразило выражение его лица. За Дни, проведённые вместе, по богатой мимике пришельца он худо-бедно научился угадывать настроение своего странного осьминога. Однако сейчас только Отец Богов мог узнать, о чём думал Саш'ша… Непроницаемое лицо, плотно сжатые губы, отсутствующий взгляд… Ясно только одно — чел'век максимально сосредоточен, ничего в этом мире для него не существует. Ничего, кроме предстоящих схваток на арене Храма Воли Богов…
И ещё… От человека неиссякаемо шёл поток энергии потрясающей силы. Впечатление было такое, словно у него неожиданно выросли крылья. Ар'рахх мельком глянул в отрешённые глаза Александра, ему почему-то ещё раз вспомнился странный недавний сон. На самом донышке его души заворочался липкий страх, свивший в ней гнездо подобно болотной птице Вур'р… Страх был никудышным помощником в предстоящих поединках.
Ар'рахх ушёл в дальний угол неожиданно ставшей чересчур тесной кельи. Он расстелил на полу чистый кусок оранжевый материи, совсем недавно бывшей плащом горе-охранника, дерзнувшего посягнуть на жизнь гладиаторов, преклонил на него колени. До этого Дня Ар'рахху молиться доводилось всего несколько раз, да и то в раннем детстве. С трудом вспоминая слова молитвы-обращения к Отцу Богов, он встал на колени, обхватил лодыжки когтистыми пальцами, несколько раз наклонился вперёд, неловко втыкаясь бородавчатым лбом в пол кельи, покрытой тонким куском жреческой хламиды… Несколько раз он повторил когда-то слышанные слова на незнакомом языке, стараясь произносить их так же нараспев, как и тот приезжий не то — шаман, не то — жрец в ярко-оранжевой одежде, который наставлял драков племени Хромой черепахи несколько Лет назад, тоже, кажется, в канун Игр Богов…
Как ни странно, но продолжительное собственное монотонное бубнение непонятных слов подействовало на зелёного великана успокаивающе и обнадёживающе одновременно. Страх из души стал потихоньку уходить, покуда не исчез вовсе. А его место в душе заняла небольшая тревога — чувство для бывалого охотника, в общем-то, вполне привычное и во многом даже полезное: беспечность на охоте, даже самая незначительная, была непозволительна.
А потом за ними пришли Жрецы.
…К'нарр с дочкой едва не опоздали к началу поединков. Проталкиваясь между широких и крепких спин земляков-северян, заполнивших почему-то почти всё пространство внутри Храма Воли Богов, работорговец несколько раз ощутимо получил острыми локтями под ребра, раздражённо подтолкнул кого-то сам… На его «невежливость» тут же обратили внимание, дело могло обернуться небольшим скандалом (ох уж эти северяне с их неизменной пассионарностью!), но негоциант был узнан кем-то из своих бывших уже земляков. На него обратили внимание, со всех сторон посыпались вопросы… От незапланированной пресс-конференции К'нарра спасли резкие звуки фанфар, известившие о том, что до начала поединков осталось всего несколько минут. Северяне, как по команде, задвигались, потянулись в сторону светлого пятна портала, ведущего на арену. Вместе с ними теперь уже без труда в амфитеатр проникли работорговец и его дочь.
Едва они заняли свои места, из ложи, где находился Верховный Жрец, кто-то незаметно махнул платком. Фанфары пропели в последний раз. Распахнулись ворота, ведущие на арену, на золотистый песок один за другим с оружием в руках стали выбегать гладиаторы. Они выстраивались полукругом, лицом друг к другу… И сразу начались сюрпризы. Вместо ожидаемых девяти бойцов в цирк выбежали только восемь гладиаторов. Пока зрители недоумённо задавали друг другу вопросы, что могло произойти с девятым бойцом (все хорошо помнили, что во время вчерашней разминки на арене было девять воинов), на арену неторопливо спустился неизвестно когда успевший покинуть свою ложу Верховный Жрец. Он без малейшего страха, с достоинством ступил на золотистый песок арены. Многотысячный гул голосов мгновенно стих — словно невидимый дирижёр взмахнул исполинской палочкой. Все знали, что драка, добровольно вступившего на песок арены, не защищал никакой Закон и никакие правила, — будь он хоть сам Понтифик. Здесь жили и умирали по правилам, которые действовали только на этой арене. Если кто-то из гладиаторов сейчас накинулся бы на Первосвященника, тому пришлось бы принять бой. Принять бой или умереть. Только очень смелый и уверенный в себе и своём авторитете Жрец мог позволить себе выйти на арену в Дни Игр Богов, особенно в Третий День, когда гладиатором, собственно, терять-то уже было нечего. Ничего, кроме своей жизни и своей чести.
Никто из бойцов даже не шелохнулся, когда Верховный Жрец проследовал через всю арену и стал точно посреди невидимой линии, соединяющей углы полумесяца гладиаторской шеренги.
А дальше произошло нечто совершенно невообразимое. Понтифик повернулся спиной к восьмёрке вооружённых смертников! Он поднял вверх руку, призывая к полной тишине и показывая, что намерен что-то сказать. Изумлённые драки, и без того сидевшие тихо, замерли так, что стало слышно скрипение песка под подошвами Первосвященника.
— Жители Дракии! — негромко, но отчётливо, неожиданно звонким голосом сказал он. — Нынче у нас, по воле Богов, особенный Год, а сегодня — особенный День. Близится к финалу миссия, ради которой много Лет назад задумывались и создавались Игры Богов. Что эта за миссия, вы все, я думаю, скоро узнаете. Узнаете тогда, когда станет ясно окончательно, что древнее предсказание сбывается… А о том, что оно начинает сбываться, говорит многое. Например, то, что впервые в нашем празднике принимает участие неведомое создание. Это существо не животное, но оно и не драк. Оно почти такое же разумное, как и мы…
Существо само изъявило желание сражаться на арене Игр Богов. Мы никому не можем запретить испытать благосклонность Богини Сау на этом песке, если он, по Воле Богов, добровольно ступил на него. Кто знает, может быть, именно это создание — тот, кому суждено отправиться на поиски Храма Разума Богов? Ибо на всё Воля Отца Богов, и постичь её нам, смертным, невозможно…