Это была вселенная переливов цвета, ярких и нежных одновременно. Каждая звезда была сверкающей драгоценностью, каждая сияла своим собственным светом. Надвигающийся шторм, солнечный ветер сверхновой был бушующим, психоделическим облаком, в котором вещества казалось не меньше, чем в грозовых тучах Старой Земли. С другой стороны вдаль, к центру галактики, уходило бледно-розовое мерцание извивов водородного потока. Окружающие траулеры были искрами радужного золота.
Стая золотых китайских драконов плыла вслед за флотом, стремясь к нему, но их удерживало на расстоянии световое давление умирающей звезды.
Звездная рыба!
Горечь бен-Раби уступила место упоению. На этот раз контакт будет.
Он потянулся мыслью к драконам.
– Головастик! Ты здесь, друг мой? Какое-то время не происходило ничего.
Потом его окружило теплое сияние, как бурное радостное приветствие.
– Здравствуй, человек-друг Мойше. Вижу тебя. Выходишь из потока. Один корабль погиб.
– «Джариэл». Они все еще стараются кого-нибудь спасти.
– Печально.
Головастик не казался опечаленным. Эта рыба, подумалось бен-Раби, по природе своей не способна ни на что, кроме радости.
– Ты ошибаешься, человек-друг Мойше. Я вместе со стадом оплакиваю скорбь Звездного Рубежа. И все же я должен смеяться, разделяя со своими друзьями-людьми радость победы.
– Корабли-которые-убивают не все уничтожены, Головастик. Сангарийцы помнят обиды вечно.
– Ха! Они – слезинка на ресницах вечности. Они умрут. Их солнце умрет. А звездные рыбы все так же будут бороздить реки ночи.
– Головастик, ты снова рылся в темных чуланах моего сознания. Ты крадешь мои образы и высыпаешь их на меня же.
– У тебя очень занимательное сознание, человек-друг Мойше. Туманное, разорванное сознание, запутанное, как паутина, полное дверей-ловушек…
– Что ты можешь знать о дверях-ловушках?
– Только то, что я нашел у тебя в сознании, человек-друг Мойше.
Головастик смеялся и подтрунивал над ним, как влюбленный подросток.
По меркам звездной рыбы он и был ребенком. Он еще не миновал своего первого миллионолетия.
Бен-Раби старался просто не думать о масштабах времени, по которым жили звездные стада. Ему было не под силу вообразить жизнь, которая тянулась многие миллионы лет. Оставалось только сожалеть о том, что существа, в чьем распоряжении были эти невероятные сроки, никогда не соприкасались с мирами, населенными жизнью с биохимической природой. Какие повести они могли бы поведать! Какие тайны истории раскрыть!
Но звездные стада не решались приближаться к крупным источникам гравитации или магнитного поля. Даже гравитация больших траулеров отзывалась в теле рыб чем-то похожим на ревматические боли людей.
Это были ужасно хрупкие создания.
Пока Головастик шутил и подтрунивал, Мойше обратился частью сознания к своей личной вселенной.
Где-то вдалеке снова рыскали красные торпеды, пересекая просторы розовой реки на фоне галактики.
– Да, – отозвался Головастик, – акулы. Те, что уцелели в битве у Звездного Рубежа, созвали их сюда. Они нападут. Они голодны. Еще одно пиршество для пожирателей падали.
Маленькие тени всех цветов и оттенков следовали и за звездными стадами, и за торпедами. Это и были падальщики, о которых говорил Головастик.
Огромная, неспешная экология водородных потоков создала ниши для существ с различными жизненными функциями, хотя их определение в человеческих терминах редко бывало больше, чем приближением. Просто удобные ярлыки.
Мойше почувствовал нервную дрожь. Головастик коснулся его сознания, успокаивая…
– Я учусь, Головастик. Теперь я уже вижу реку. Я вижу бурю частиц, идущую от больного солнца.
– Замечательно, человек-друг Мойше. А теперь расслабься. Скоро появятся акулы. Следи за падальщиками. По ним можно судить, когда акулы не могут больше ждать. Они начинают пританцовывать.
В своей тайной вселенной Мойше рассмеялся. Звездные рыбы верили только в обдуманные действия. Этого, собственно, и следовало ожидать от существ, чьи жизни измерялись миллионами лет, однако молодые рыбы бывали беспокойными и восторженными. Их частенько ругали за беспокойные вибрации в присутствии взрослых. Старейшины называли это «пританцовывать». Головастик пританцовывал почти все время. Старейшины считали его местным дурачком. По словам Головастика, они жалели о том, что позволили ему в таком нежном возрасте соприкоснуться с грубыми сознаниями людей.
– Это шутка, человек-друг Мойше. Хорошая шутка? Смешно?
– Да. Очень смешно.
Для звездной рыбы. Должно быть, старейшины – самые флегматичные, прагматичные и лишенные понятия о юморе существа во всем творении. Они даже не могли постичь само понятие шутки. Бен-Раби находил, что это очень удручающее сообщество. Если не считать Головастика.
– Мне очень повезло стать твоим теледругом, Головастик. Очень повезло.
Бен-Раби говорил искренне. Ему доводилось вступать в контакт со старейшинами. По его сравнению, это было как заниматься любовью с собственной бабкой, сидя голой задницей на айсберге под взглядами внимательной толпы. Встреча с Головастиком была для него самым приятным событием за последние годы.
– Да. Тронутым лучше держаться вместе. Венсеремос, товарищ Мойше.
Вселенная бен-Раби наполнилась смехом.
– Где ты это откопал?
– Твое сознание полно отрывочных воспоминаний, человек-друг Мойше. Когда-то ты играл революционера на куске твердой материи, который назывался Пыльный Шарик.
– Точно, играл. Недели две. А потом увертывался от пуль всю дорогу до посольства.
– Ты многое пережил за последние несколько лет, человек-друг Мойше. В десятки раз больше, чем другие, кто вступал в контакт с Головастиком, звездной рыбой. Много приключений. Как ты думаешь, вышел бы из Головастика шпион?
– А за кем бы ты стал шпионить?
– Да. Это проблема. Очень трудно прикинуться акулой.
– Это тоже шутка, да?
– Да. А ты все еще шпионишь, человек-друг Мойше?
– Нет, завязал. Я больше не Томас Мак-Кленнон. Теперь я Мойше бен-Раби. Я нашел свой дом, Головастик. Теперь это мой народ. Нельзя шпионить за своим народом.