Его брат не сумел справиться с собственным лицом.
— Что? — спросил он, пытаясь скопировать ледяной тон Мааркена. Однако старший брат, видно, был единственным, кто унаследовал от отца умение владеть голосом. Сорин уставился на него круглыми глазами.
— Ты… и Аласен? — наконец выдавил он. — О Богиня!
— Ну и что? — вызывающе произнес Андри. — Может, я и не принц и у меня нет земель, но я внук принца, сын лорда Радзинского и племянник…
— Слушай, перестань выкладывать свои верительные грамоты, как какой-нибудь посол! — проворчал Сорин. — Я просто удивился, вот и все. У меня в голове не укладывается, что вредная девчонка, с которой я вырос, вдруг превратилась в красавицу. Но если ты любишь ее…
— И если у меня будет возможность, — пробормотал Андри.
— А почему бы и нет? Твой род не хуже ее. А главное, она родня Сьонед и Рохану. Так что брак будет внутрисемейный. Что ж, хорошая мысль. Честно.
— Ты серьезно? — Андри вздохнул. — Но ведь мне придется убеждать ее, потом ее отца, ее мать и…
— Ты говоришь как Мааркен. Вы, «Гонцы Солнца», всегда находите тени там, где их нет. Почему бы ей не принять твое предложение? Парень ты видный, с ножа не ешь, умнее тяглового лося и моешься регулярно…
Андри снова не сумел скрыть улыбку.
— Спасибо за поддержку! Сорин похлопал его по плечу.
— Кушай на здоровье. — Но через мгновение он стал серьезным. — Слушай, а как же Крепость Богини? Андри, ты же всегда только этого и хотел. Поместье на Кирсте прекрасное, и любому его было бы больше чем достаточно; в общем, самое подходящее место для вас с Алли. И ты сможешь оставаться «Гонцом Солнца» — может быть, даже приписанным ко двору Волога. А с политической точки зрения это было бы просто отлично. Если ты станешь их придворным фарадимом, то когда подрастет Арлис и унаследует весь остров…
— Ради нее я бы пошел на это, — медленно сказал Андри. — Но мне не придется покидать Крепость Богини. Аласен сама приедет туда учиться искусству фарадима.
— Ты уверен в этом?
— Сорин… Я не могу представить себе человека, который имеет дар и не хочет пользоваться им, не хочет стать «Гонцом Солнца». Это самая удивительная вещь на свете. Это…
— Эту песню мы уже слышали, — с усмешкой отмахнулся Сорин. — Раз так — ладно, тащи Алли в Крепость Богини и делай из нее фарадима. Но… — тут он погрозил Андри пальцем, — зимой я приеду и проверю, насколько честны твои намерения!
— Сорин! — выпалил возмущенный Андри, однако вскоре заметил в глазах близнеца лукавый блеск. В отместку он дал Сорину тумака, но резкое движение отдалось в голове новым приступом боли. Он упал на спину и крепко зажмурился.
— Полегче, — посоветовал моментально нахмурившийся Сорин. — Тебе действительно нужно попытаться уснуть.
— Боюсь, уже не удастся, — спокойно прозвучало у них за спиной. Они испуганно обернулись и увидели в проеме силуэт Ллейна. — Скоро рассвет, так что для хорошего сна не хватит времени. Лорд Андри, если вы можете встать, то лорд Уриваль просит вас немедленно прибыть к нему. А мне сдается, что встать вы можете, — сухо добавил он.
Андри, второпях натягивавший на себя одежду, бросил на брата один-единственный ошеломленный взгляд. Вслед за Ллейном выходя из палатки, он спросил:
— Ваше высочество, вы не знаете, почему лорд Уриваль хочет меня видеть?
Старик посмотрел на него искоса.
— А сам не догадываешься? Вот и хорошо.
Эти слова ничуть не успокоили Андри. Он вошел в огромный белый шатер один, трепеща от неясного предчувствия. Уриваль стоял перед гобеленом, отделявшим от шатра спальню, в которой лежала Андраде. Руки его были сложены за спиной, лишенное выражения лицо окаменело, но глаза застилала пелена скорби.
— Милорд? — нерешительно спросил Андри.
Уриваль в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и вытянул руки. Андри непонимающе посмотрел на зажатые в них два браслета.
— Милорд, — тихо сказал Уриваль.
И тогда он все понял, и в голове его раздался рев, похожий на недавний рев взбесившегося Огня. Боль и ликование, скорбь и радость, ужас и желание… Андри принял браслеты и застегнул их на запястьях.
— Милорд, — снова сказал Уриваль и низко поклонился ему.
ГЛАВА 26
Далеко в горах нетерпеливо расхаживала по комнате Мирева.
— Почему они ничего не делают? — в пятый раз требовала она ответа от Руваля, сидевшего у открытой двери ее обиталища. Стул его стоял на двух ножках, ступни Руваля упирались в стену. — Только и знают, что жариться в своих проклятых палатках, как драконы в пещерах для высиживания яиц…
Руваль засмеялся, и она разъяренно обернулась.
— Прости меня, — сказал он, улыбаясь. — А что им еще остается делать? Ты же сама видела, как они всю ночь сновали из палатки в палатку. А сегодня они ждут. На закате они соорудят погребальный костер и до первой звезды соберутся, чтобы сжечь старую ведьму. — Он пожал плечами. — Хотя я так и не понимаю, зачем тебе понадобилось ее убивать.
— Думаешь, можно было выбрать лучший момент? Но когда бы мне еще раз представилась такая возможность? — Мирева налила себе вина из стоявшей на столе бутылки. — Она была так уязвима, как никогда раньше… В любом случае, смерть Андраде и безумие ее дряхлого любовника обернется нам на руку. Сегеву будет гораздо легче украсть свитки.
Она выпила вино, поставила кубок и сложила ладони.
— Я уже чувствую их у себя в руках, Руваль. Они должны стать моими, должны! Столько знаний потеряно! Невероятно, что Мерисель решилась записать их. Она была нашим самым могущественным и непримиримым врагом и все же сумела узнать о нас почти все. Кто ей рассказал?
Он потянулся, дал стулу встать на все четыре ножки и налил себе вина. Следя за юношей, Мирева почувствовала, что раздражение исчезает и ему на смену приходит что-то иное. Этой весной и летом Руваль окончательно возмужал. Плечи его бугрились мускулами, тело и лицо были красивы хищной красотой охотящегося кота. Даже сейчас, когда Руваль сидел в ленивой позе, с кубком в руках, в нем чувствовалась скрытая сила. Пока что только физическая; через несколько лет она обучит его и другим видам силы…
Руваль понял значение этого взгляда и рассмеялся.
— А не отпраздновать ли нам смерть Андраде? — предложил он, допивая вино и ставя чашу. — Все равно до конца дня ничего не случится. Следить за ними — только время тратить.
— И как ты предлагаешь отпраздновать это событие? — лукаво спросила она.
Он только засмеялся в ответ.
Немного погодя, когда они полуодетые лежали на кровати, Мирева откинулась на спину и обняла ладонями его щеки. На нее смотрели неистовые, полные страсти голубые глаза.
— Послушай меня, — тяжело дыша, сказала она. — Сегодня вечером нам придется быть очень внимательными. И так будет до тех пор, пока Сегев не вернется со свитками.
— Ты не доверяешь моему любимому младшему братишке? — насмешливо спросил он.
— Если бы не доверяла, он давно был бы мертв, Руваль повернул голову и впился зубами в ее плечо. — И я тоже? Но если не считать трусливого дурака Маррона, я — это все, что у тебя есть, Мирева. Будьте со мной поласковее, миледи, и я принесу вам целую страну.
— А если ты будешь поласковее со мной , я принесу тебе весь континент. — Она отвела ладони от щек юноши и запустила пальцы в его волосы. — Помни это.
— Разве такое забывают? — Руваль сжал ее запястья и развел руки в стороны. — Когда-нибудь ты займешься этим и с Полем? — спросил юноша; его глаза горели жарче прежнего.
Вместо ответа Мирева воззвала к растворенному в вине дранату и использовала его власть и древнее колдовство, чтобы превратиться в прекрасную, стройную девушку. Густые черные косы упали на ее плечи, она раскинулась и улыбнулась от удовольствия, оказавшись в новом, юном, гибком теле.
Руваль засмеялся.
— Действительно, в самый раз для принцев! И пусть над ним сжалится его Богиня!