Но на исходе этих фантастически прекрасных шести минут Юрия подстерегала столь крупная неудача, что она чуть было не изменила весь его дальнейший жизненный путь.
Сейчас придётся отступить несколько назад в Юриной биографии и забежать немного вперёд в моих собственных впечатлениях.
Я стою на балконе восьмого этажа гостиницы в Саратове и жду лётчика Гундарева. Сверху люди несколько коротковаты; они катятся, будто резиновые игрушки на роликах. Ловлю себя на том, что высматриваю курсанта аэроклуба (может быть, он вон в той полосатой майке), забыв, что время идёт так быстро и надо, вероятно, останавливать взгляд на макушках, тронутых плешинкой…
И всё-таки я ошиблась! Вошёл человек молодой, с гладкой осмугленной кожей, черноволосый, лёгкий на ногу, в голубой рубашке с накладными погончиками и с тёмнозелёными шальными смеющимися глазами.
Совсем немного нужно было, чтобы протянуть ниточку от него, сегодняшнего лётчика, налетавшего девять тысяч часов, до былого курсанта, впрочем и тогда отличавшегося от остальных своими знаниями: он уже отслужил в лётной части и, когда другие начинали с азов, вполне прилично держался в воздухе.
Он так же, как и Гагарин, опоздал к аэродромной практике: один защищал диплом в техникуме, другой кончал вечернюю школу и работал на заводе. Но путь Гундарева был выбран, завод лишь перевалочный пункт — он поедет в лётную школу! Что о том же мечтает тёзка Юра Гагарин, он, естественно, не знал. Он вообще тогда знал Юру только в лицо: теоретические занятия новичков Гундарев посещал редко, он налегал на десятилетку — без среднего образования в лётную школу не примут.
В Саратове его назначили старшиною отряда. Это был лихой и не всегда выдержанный старшина, сила и озорство кипели в нём вперемешку. Однако на Гагарина он "положил глаз" безошибочно. И, пользуясь своей властью — пользуясь ею опять же с обычным шутливым и откровенным удовольствием, — собрал парней на лужайке, а Гагарину сказал: "Ты будешь комсоргом".
Тот не стал спорить: да я, да у меня… Ответил: "Хорошо". — "А раз так, — сказал Гундарев, — то и веди собрание".
Собственно, и комсорг и собрание были "дикими": официально в райкоме такой организации совсем и не значилось. Курсанты состояли на учёте при своих заводах, в своих школах: там платили взносы, там получали поручения и нахлобучки. Но, коль скоро собралось шестьдесят парней, шестьдесят комсомольцев, нужно было ввести какой-то порядок. Так Юрий стал комсоргом.
Летать они начинали очень рано — в пять утра, а иногда и в четыре. Засыпали и просыпались все в разное время. В восемь вечера, когда летом, в июле, солнце ещё светит вовсю, часть палаток затихала: молодые не знают бессонницы, сон одолевает их одинаково и при лучине и при солнце.
Но два Юрия — старшина и комсорг — позволяли себе задерживаться после отбоя: они забирались в беседку и говорили о будущем. Оба хотели стать лётчиками-испытателями. Путь лежал через Оренбургское лётное училище. Вот они раздумывали, как окончат аэроклуб здесь, как выдержат экзамены там…
Курсанты перебазировались на аэродром в двадцатых числах июня. Гагарин задержался в городе не по своей вине — его не отпускал техникум: там настаивали, чтоб он ехал на место своей будущей работы не мешкая. Удалось вырваться, когда его товарищи уже начали летать. Каждый день полётов стоил больше, чем месяц в учебной комнате. Поэтому, всё зная в теории, отставший Юрий никак поначалу не мог освоить посадку. Дело повернулось так скверно, что и командир звена Герой Советского Союза Сергей Иванович Сафронов и командир отряда Анатолий Васильевич Великанов, тоже бывший боевой лётчик, пришли к негласному мнению отчислить Гагарина. Времени для дополнительных занятий с ним просто не было. Правда, это решение ещё не скрепила рука начальника аэроклуба Денисенко, хотя шло к тому.
И тут как не вспомнить добрым словом начальника лётной части Константина Филимоновича Пучика!
— Анатолий Васильевич, — сказал Великанову Пучик, — сколько лет мы с тобой уже сажаем парнишек на самолёты! И разве был хоть один случай отчисления? Что же мы будем с этого-то начинать? Ведь, говоришь, он толковый. Ну так и полетай с ним сам. Мартьянов у нас лихач, не всем его тактика прививается. Попробуй иначе, а?
— Попробую, — ответил Великанов со вздохом.
И случилось небывалое: на следующий день с курсантом Гагариным в воздух поднялся не инструктор Мартьянов, даже не командир звена Сафронов, а сам командир отряда. Это не могло не вызвать тревогу, но внешне Юрий был, как всегда, собран и внимателен.