Вся парашютная эпопея заняла тридцать семь дней: тринадцатого апреля космонавты прилетели, а девятнадцатого мая получили значки инструкторов парашютно-десантного дела. Кстати, этот значок Гагарин носил и после того, как его китель украсила Золотая Звезда…
В Москве космонавтов ждала сурдокамера. Казалось бы, для такого общительного человека, как Юрий, испытание одиночеством было особенно невыносимым. Только привычка к дисциплине, "умение с вдохновением отдаваться будничным заданиям", как скажут потом о нём в прощальном слове друзья-космонавты, только железная воля и крепкие нервы могли бы удержать его в норме.
Так казалось… Но мне думается, что именно благодаря своей общительности Гагарин легче других перенёс одиночество. Он быстро нашёл выход: ему составил компанию… собственный голос. "Доброе утро. Начинаем зарядку", — говорил он, просыпаясь. И целый день проходил в подбадривающей игре с самим собою.
Журналистка Ольга Апенченко тотчас после гагаринского полёта написала очень интересную книжку под названием: "Труден путь до тебя, небо!"
"В комнате работали трое, — рассказывала она. — Врач-психолог, лаборантка и инженер. Но всё время чувствовалось присутствие кого-то четвёртого. То и дело слышалось: "Он проснулся сегодня раньше…", "Он передал, что чувствует себя отлично…" Он — космонавт. Он много дней не видел людей, не слышал человеческого голоса.
От одиночества, от тишины самые здоровые люди сходят с ума, у них появляются галлюцинации… Врач включает ленту записей, и раздаётся живой, улыбчивый голос Гагарина: "Земля! Я — космонавт. Сегодня пятое августа тысяча девятьсот шестидесятого года. Московское время — восемь часов сорок минут. Приступаю к завтраку. Та-ак… морковное пюре… По случаю вашего прибытия на Землю, Юрий Алексеевич, сегодня праздничный завтрак!"
Однажды все очень встревожились: датчик дыхания "не писал". Спешно включили телевизор и лишь тогда в полутьме с облегчением разглядели фигуру спящего Гагарина: ладонь под щекой, грудь ритмично вздымается… Уф!
"Лампочки на столе у Юрия замигали: красная, красная, белая. Он посмотрел в табличку и прочитал: "Поправьте датчик дыхания".
Так, молча, разговаривала с космонавтом Земля. И понемногу он привык к её немому разговору. Но озорство не оставляло его и в этой обстановке. Он начинал болтать сам с собой, зная, что за толстыми стенами с электронной начинкой его услышат.
"Он вспоминал, кто должен дежурить в тот день, и говорил, не рассчитывая на ответ. "Зин! А Зин! — доносилось из динамика. — Ты сегодня дежуришь? Как там моя Валя? Передай ей, что я тут обжился".
Прошло ещё несколько дней. По эту сторону камеры знали, что сегодня затворничеству наступит конец. Но Гагарин ничего не подозревал, для него бесконечное время продолжало тянуться и тянуться…
Неожиданно из динамика донеслось странное мурлыканье под нос.
— Вот порвались шнурки… — пел Гагарин. — Пора готовиться к записи… Сколько мне дали электродов… Один электрод с жёлтым шнурком… Другой электрод с зелёным шнурком… Третий электрод с красным…
"Мне было непонятно всё это, — пишет Апенченко, — и психолог Фёдор Дмитриевич просто объяснил: "Иссякли впечатления в камере. Вот он и ищет новых приключений. Поёт, как казах, обо всём, что видит".
В характеристике, составленной перед его полётом, было сказано: "Реакция на "новизну" (состояние невесомости, длительная изоляция в сурдокамере, парашютные прыжки и другие воздействия) всегда была активной; отмечалась быстрая ориентация в новой обстановке, умение владеть собой в различных неожиданных ситуациях. Уверенность, вдумчивость, любознательность и жизнерадостность придавали индивидуальное своеобразие выработке профессиональных навыков".
ПЕРСТ ФОРТУНЫ
У генерала Каманина много всего за спиной. "Голова в сединах, грудь в орденах", — можно сказать о нём, хотя он ещё не так и сед. В двадцать четыре года он спасал в полярном море челюскинцев; девушки тогда пели по всему Советскому Союзу: