Глава XII
Про царский пир написано немало,
Рискну и я об этом рассказать,
Хотя меня там рядом не стояло,
Но ведь из умных книжек можно знать,
Как там гуляли, потчевали всяко,
Как пели песни, гусельки щипля,
Как кости грызла царская собака,
А шут их отнимал у кобеля.
Как гости пили квас, меды и брагу,
Как чернь ждала поблажек, не со зла
Кормя трудом всю царскую ватагу,
Пождя доесть объедки со стола.
Двенадцать смен: икра, уха стерляжья,
Фазаны, сом, две пары лебедей,
Свиная туша, задница говяжья,
Бессчётно уток, рыбы, глухарей…
Всё это естся, пьётся, рты и руки
Мелькают над роскошеством земным…
Царица точит крылышко со скуки
Куриное прибором золотым.
Царевны тоже скромничают дюже,
Одну лещину зубками грызут,
А наш Иван за яствами не тужит,
Знай, уплетает, что ему дают.
Тут царь подвинул стул к нему поближе,
Хоть стул тот был дубовый и резной,
И говорит, мол, будешь не обижен,
Как у Христа за пазухой, — за мной.
Смотри-ка, девки все мои красотки,
Царица дура, правда, — полбеды.
И подливает Ваньке в кубок водки, —
Ты, парень, выпей и смотри сюды.
Бери любую дочку у гаранта,
Гарант тебя назначит, кем ты хошь.
Тебе положит пенсию и гранты,
Да хоть полцарства, если унесёшь.
В зятья ко мне драконы, вишь, ломились,
И генералы были на слуху…
Ну, что ты скажешь? Вот же наша милость!
А не согласен, вздёрну на суку!
Иван взопрел тот час предсмертным потом
И поперхнулся булкой с имбирём.
Царю ответить надобно хоть что-то,
А он застыл над блюдами дубьём.
Царь подал знак всего двумя перстами,
Ивана под микитки поднял страж
И в башне над садовыми вратами
Тот час же запер. Спи, соколик наш.
Да, у царей доходчиво и просто, —
Не станешь если голову клонить,
Её тебе отрубят, будешь ростом
С шута и даже меньше, может быть.
Солдат взгрустнул, печалуясь немало,
Кумекать стал, гадать на трёх рублях…
Принцесс-то разных по свету навалом,
А вот любовь одна, — увы и ах.
Тут кто-то в дверь поскрёбся тише мыши,
И ключ в замочной скважине запел.
Иван шаги во тьме босые слышит,
Ну, думает он, ангел залетел.
Глядь, подошла царевна, рот закрыла
Ладошкой белой, Ваньке говорит,
Ты, дескать, брысь отседова, не мило
Нам всем троим, да в нищебродский быт.
Мы на пиру прикинулись публично,
Чтобы от нас народ не отвратить,
Теперь тебе я заявляю лично, —
Нам за солдата замуж не иттить.
Стирай тебе портянки-телогрейки,
Нет, мы за прынцев с сёстрами пойдём!
Но мы, к тому, совсем не лиходейки,
Тебя от смерти, стало быть, спасём.
На, надевай моё вот енто платье,
Оно расшито камушками сплошь,
Беги, пока здесь не приспела сватья,
У этой сватьи жалости — на грош.
Иван кой-как напялил кринолины
И дёру дал от смерти в тот же миг.
Царевна, проводив за дверь детину,
Сестрицам свой явила ясный лик…
Иван бежал, не чувствуя дороги,
К утру приспел к кабатчице своей,
И унесли они из царства ноги,
Спаси нас Бог от милости царей!
На платье-то царевнином и вправду
Сияли бриллианты ярче звёзд.
Солдат, однако, получил награду,
А от кончины спас его Христос.
И то сказать, что делать с царской дочкой,
С ума сойдёшь с капризов и манер,
Пусть генералы дарят ей цветочки…
Иван теперь простой миллионер.
Они с Акулькой в церкви обвенчались
И нарожали множество детей,
Поскольку в этом оченно старались
И были впереди планеты всей.
Любовь — она такая, что ни случай,
Нуждается в проверке, как впервой.
Среди Иванов нет папаши лучше,
Кто за любовь ответил головой.
А где живут, ей-Богу, я не в курсе,
В заморских странах или у родни,
Царь не везде у подданных откусит
От воли вольной… Побежали дни
В покое, счастье, щебете дитячьем,
Скотина, пашня, сад и огород…
И царь в своём семейном настоящем
По-царски, а не впроголодь живёт.
Принцесс давно по странам разобрали, —
Царёвы дети не теряют спрос,
Они бытуют вовсе без печали,
И пишут папе письма. Но вопрос
Один предвижу в сказки окончанье,
Куда девались яйца из дворцов.
Не думайте, что я пожму плечами,
Мол, мне откуда знать, в конце концов.
Скажу вам так: всё путалось на свете,
Сменялись царства, таял вечный лёд,
Над пропастью в траве играли дети —
Солдата ли, царевен, кто поймёт.
Они играли судьбами и кровью
Плескали и своею, и чужой
Со всей своей неистовой любовью,
Сплетались, словно ветры над межой.
Они ценили только хлеб и злато,
И, может быть, состарились уже,
Но, как и прежде, лезут брат на брата,
Чтоб поделить те яйца Фаберже…
~ 30 ~