«Создатель настоял свой вечный эликсир…»
Создатель настоял свой вечный эликсир
Из атомов мечты и призрачных материй,
И нам не разгадать Его прекрасный мир,
Живя всю жизнь в плену надуманных мистерий.
А лунный лик зовёт коснуться облаков
И распахнуть сердца свои навстречу Богу…
Но мы себе других назначили богов,
Теряя связь времён и разум понемногу.
Четвёртый всадник скуп на жесты и слова,
Он бледен и прекрасен в судном гневе…
В часах кукушки нет, там прячется сова,
Считая крохи жизни в лунном чреве.
«…И что-то хочет мне сказать…»
…И что-то хочет мне сказать
Плутавшее в лощине эхо…
Мне этих слов не разобрать
За шумом старого ореха,
Как не понять его ветвей,
Согласных с воздухом, движений, —
Весь хаос из души моей
Проник в рассудочность растений.
Смешались прежние часы
С моим непрочным настоящим…
Пространства точные весы
Судьбу намеривают спящим,
Но я не сплю который год,
Боясь, что пропущу потеху,
Ведь сердце, беспокоясь, ждёт,
Когда шептать наскучит эху…
«Смакует утро жёлтая пчела…»
Смакует утро жёлтая пчела,
С жужжаньем прячась в чашечке цветочной.
Паук сидит в сети своей непрочной,
А шмель гудит, рассеян и патлат,
Летя стремглав, как будто наугад,
Не разбирая ничего спросонок.
Кузнечиков оркестр нестройный звонок,
И нежный ветер овевает сад…
«В душе моей кладбищенская тишь…»
В душе моей кладбищенская тишь,
Я целый век в ней хороню погибших.
Когда ночами лунными не спишь,
Кого не вспомнишь из знакомцев бывших!
Мне каждый час давался, словно бой, —
Судьба на подношения горазда.
Мог в сердце похозяйничать любой,
В наивной жажде поразвлечься праздно.
Я вижу человека не насквозь,
Штрихи к портрету — лишь глаза и руки,
Но как-то так с рожденья повелось,
Что я прошла все древние науки
О том, как подлость рядится в обман,
Прикинувшись сочувствием с участьем,
И соли не просыплет мимо ран,
Не изменив своей пиковой масти,
О том, как ненадёжна денег власть,
Рисующая видимые блага,
Как удаётся ей у тех украсть,
Кого не засосала эта тяга.
О том, что смысл имеет лишь любовь,
А жажда знаний возвышает разум,
Я знала с детства, но любая новь
Сбивала с панталыку, правда, сразу
Или немного погодя несла
Душе и сердцу разочарованья.
Как не сойти с ума, когда лишь зла
Ты видишь очертания. Сознанья
Давным-давно прибился окоём
К безбрежной и надёжной вере в Бога…
Мы плохо и бессмысленно живём,
Когда Его не чувствуем чертога
Ни в сердце, ни в загубленной душе,
Не мыслим дня без суматошной гонки,
Хоть каждый был Всевышним оглашен,
Но… бранью рвал ушные перепонки…
Какой подарок мне — благая тишь,
Как хорошо вдали от суматохи!
Когда ночами лунными не спишь,
То чувствуешь в себе земные токи,
Текущие согласно тишине
Творения и милости Всевышней,
И знаешь, — всё, что движется вовне,
Крича и громыхая, стало лишней
И чуждой жизни грязною волной,
Несущей пену лжи и извращений,
И вряд ли надоело мне одной,
Но редко кто отважится течений
Всеобщих в бездну эту миновать,
Переменить свой быт, уйти от мира,
Залогом счастья почитая стать
Обычным человеком. Я — задира,
Когда увижу, что кого-то бьют
Не кулаком, так словом, встану грудью,
Хоть правду правдой не всегда зовут,
Её предпочитая всякой мутью
Замыливать, кидать в неё комки
Засохшей глины, пачкать словесами…
Когда бы я безумела с тоски
По благам эфемерным, а не в храме
Рыдала бы о прожитых годах,
Наверное, и мир бы мне желанным
Тогда казался, но подходит страх
Под сердце опалённое, и странным
Он видится, являясь предо мной
В своих пороках вечных и гордыне,
В веригах, что зовутся суетой,
И ничего не изменить в нём ныне
Одним желаньем, только понимать
Стремиться, в чём его предназначенье,
Души своей пороки узнавать,
Отпущенной на землю на мученье.
Писание промыслило за нас
Всё, что свершится в будущем столетье,
Когда живущим горек всякий час
И корка хлеба будет. Лихолетье
Давно стучится в наши ворота,
Но мы всё ждём чудес без покаянья,
Не видя и не слыша, как тщета
Нас тянет с князем мира на свиданье…
И вот я здесь. Уже не первый год
Молю судьбу и Бога, и пространство
У вечности незамутнённых вод
Включить меня стежком в своё убранство
Из шитых из материи миров
И дать вздохнуть свободно, без усилий…
И пусть хоронит разум мертвецов
В одной, давно оплаканной, могиле.