Зато родная квартира приняла Шурочку хорошо.
«Садись на меня!» — сказал стул.
«Ложись на меня!» — сказала кровать.
«Пора что-нибудь приготовить!» — позвала плита с кухни.
Шурочка раздвинула шторы. Солнечный, весенний свет хлынул в окно.
«Боже мой, как бы я хотела вырваться из всего этого, — подумала Шурочка. — Жили бы с Юркой… безо всякой «дури» бы жила. Сыну бы уже было… около полугода уже было бы сыну нашему…»
Глава 29
У Шурочки из глаз полились слёзы. Сами собой полились…
«Юрка-Юрка… Где ты, Юрка? Жив ли? Надо бы свекрови позвонить», — подумала Шурочка.
Страшновато было Юриной матери звонить. А вдруг… Вдруг Юрка так же, как Настя, уже ушёл? Ушёл туда, куда она, Шурочка, всё никак уйти не решится?
И Шурочка сначала приготовила себе поесть, потом поела, посмотрела телевизор. Потом она просто лежала и смотрела в свой потолок, любуясь его трещинками.
Юриной матери она решилась позвонить только к вечеру.
— Шурочка! — обрадовались, явно обрадовались на том конце провода.
— Здравствуйте, Наталья Леонидовна. Как Юра?
— Почему ты раньше не звонила? Я уже думала, что ты пропала. Думала, что тебя уже и на свете нет.
— Вы почти угадали. Как Юра? А муж ваш как?
— Нет больше Юриного отца, девочка. Умер. Схоронила я его, Царство ему Небесное. Но я ему слова твои передала. А потом Юрка сумел записку передать. Прощения просил у нас.
— Где Юрка-то? — сердце Шурочки стучало гулко, часто, и готово было выскочить из груди.
— Суд был уже. Полтора года ему дали. Сидит наш Юрка.
— Вы его видели? На суде были?
— Была, Шурочка, была. После нашего разговора тогда и пошла к Юрочке-то. Пошла сначала в церковь. Там плакала… А потом пошла к Юрке. У него ломка была, тяжёлая ломка. Он чуть не умер.
— Боже мой…
Он всё время о тебе спрашивал… Я тебе адрес колонии дам, ты напиши ему… — тут Наталья Леонидовна осеклась, и сказала, после паузы, — если хочешь…
— Давайте. Напишу, конечно, — и Шурочка записала адрес.
— А ты-то как? Колешься, небось… Деньги-то где берёшь? — спросила «свекровь».
Шурочка могла бы соврать. Но голос этой женщины был таким… родным, что ли… И она знала всё… Главное — она Юрку знала, и Юрку не бросила… Чего было Шурочке бояться? Что скрывать?
— Я в борделе живу. За дозу. Два раза в день уже колюсь. Тоже чуть не умерла, а потом туда попала. Вот такие дела… со мной.
— Шурочка… А мама твоя знает?
— Нет. И не надо об этом.
— Понятно. Бедные вы дети наши… За наши грехи… — «свекровь» помолчала, а потом сказала Шурочке. — Послушай, дочка. Ты только сразу не отказывайся. Подумай там… Тут есть центр один, при церкви… Там вытягивают наркоманов. Я про этот центр узнала, когда уже за Юрку ходила молиться. Уже когда он сел. Может, тебе попробовать?
— Там, наверно, денег надо кучу?
— Нет. Денег не надо. Вернее, сколько кто может.
— Я больше ломку не перенесу. А потом — даже если ломку перенести, то и после неё — всё равно не бросишь. Все кто где ни лечился — все снова начинают. Вы же знаете. Если начал — это уже всё, конец… Мне Вадик… мне тут один… из нашей группы рассказывал, про Арса. Его заграницей, в крутой клинике лечили. А сюда вернулся, и снова подсел. Из дома убежал. Родители искали его с милицией.
— Нашли?
— Не знаю. Бесполезное это дело — лечение. Все говорят.
— Юра пишет, что он там завязал… После ломки…
— А желание? Как только возможность появится — удержаться невозможно!
— Ну так все равно, ты ведь не теряешь ничего. Попробуй.
— Я подумаю. Нет, я, скорее всего, не пойду никуда. Тем более, что я неверующая… почти… — сказала Шурочка. — Но всё равно — спасибо. Я Юрке напишу.
И когда Шурочка положила трубку, она повторила снова:
— Спасибо.
Потом Шурочка выдвинула нижний ящику комода и достала из него икону.
— Хоть я и неверующая, — сказала Шурочка иконе, — но я хочу тебя реабилитировать. Вставай снова сюда, наверх. И прости меня, что я такая непутёвая оказалась.
Но даже взглянуть на икону не было сил у Шурочки. Не пускало что-то.
Шурочка вытащила из сумки чек, взятый с собой, укололась вскоре и уснула — без галлюцинаций и сновидений.
Глава 30
«Здравствуй, мой дорогой!»
Шурочка сидела перед листком бумаги, на котором были написаны эти три слова. Сидела уже почти час. А что было писать? Про бордель? Или про Вадика? Или про Настю?