— Да я не против. Ходи с Серёжей. Можешь и с отцом сходить, когда он дома. Папка наш тоже плавает неплохо. А я думала, что у тебя с этим нет проблем.
— Я тоже думал, что я умею. Но Тоха… Он правда, как рыба.
— Тогда — учись.
Хоть бы там Тоха не влип никуда, со своими одноклассниками. Кто там, интересно? Я же всех его одноклассников знаю. Надо как-нибудь дойти до речки, в виде прогулки, да посмотреть.
Клеем не пахнет, вроде. Это вот — самое страшное. Это быстро, и практически безвозвратно. В прошлом году нам перевели одного такого. Он продержался в интернате месяца два. Бедный мальчик… Где он сейчас, да и жив ли…
Нет, не похож Тоха на токсикомана. Симптоматика отсутствует. И всё равно, надо мне дойти до речки.
После обеда я усадила их обоих за стол, и Тоху, и Ваську.
— Так, господа! — сказала я. — Не пора ли прекратить бездельничать, и начать заниматься русским языком. Потому что у тебя, Васька, единственный трояк — по русскому. Ну, а про Тоху — я и не говорю.
— У меня — тоже трояк! — ответил Тоха. — Нет, Наталья Петровна, это несправедливо. У людей — лето, а вы — русский язык. Я отказываюсь.
— И я — отказываюсь, — сказал Васька.
— Берите тетради и ручки. И — без вопросов. Вашего согласия никто не спрашивает.
Они уселись за стол с ворчанием, но им пришлось подчиниться.
Я взяла простой текст и начала диктовать.
Результаты превзошли все ожидания. У Васьки было ошибок двенадцать, не считая запятых. У Тохи — двадцать пять.
— И за это сейчас ставят тройки? — сказала я. — Кошмар. Да вы, ребята, просто не представляете, что вы написали. А что касается тебя, Васька, то это — просто стыд. А я-то думала, что твой трояк — случайность.
И мы начали разбирать ошибки. Тоха изнемогал.
— Да я сроду так не учился! — сказал он.
Васька молча сопел.
На следующий день мы повторили эксперимент.
— Пишите медленно. Вспоминайте всё, что мы вчера разбирали. И проверяйте, проверяйте свой диктант. Проверяйте — как своего, родненького!
У Васьки оказалось шесть ошибок, если без запятых. У Тохи — двенадцать.
— Молодцы! — сказала я. — К концу лета мы, наконец, напишем на настоящий трояк. Ну, а завтра…
— Ма, ты же завтра дежуришь!
— Точно, дежурю. Завтра — дежурю, послезавтра — сплю. Но вы-то — не дежурите. И, поэтому выучите стихотворение.
— Нет! — выдохнул Тоха.
— Нет! — сказал Васька.
— Да, — сказала я. — Но ладно, недлинное. Пушкина будем учить.
Я сняла с полки томик и полистала.
— Ну, хоть вот это.
И я показала им стихотворение длинное, на два листа.
— Нет! — взвыли оба.
— Ладно, шутка. Вот, вот это. Я его сама люблю, и буду сама вместе с вами повторять. Вот!
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…
— Ну, это ещё ничего, — сказал Васька.
— Вот вам задание, на два дня. А потом — снова будем писать, так что не расслабляйтесь.
Придя через сутки с дежурства, я слышала, как Тоха бубнил на балконе — о том, что «на свете — счастья нет, но есть покой и воля». Мне было и грустно, и смешно.
Стихотворение они выучили.
— Нет, про «покой и волю» — я понимаю, — сказал Тоха, после того, как вполне прилично, «с выражением», рассказал стихотворение. — Но куда этот «усталый раб» замыслил побег, и почему он — усталый раб?
— А ты, Васька, как думаешь?
— Ну, я думаю, что он в рабстве был, — сказал Васька. — Был в рабстве, и решил бежать. Ну а где ему жить-то, когда он сбежит?
— Где-нибудь в пещере, в горах! — стал развивать Вась-кину мысль Тоха. — Там надо трудиться, чтобы себя прокормить. Охотиться, рыбу ловить…
— А как понимать это — «трудов, и чистых нег»? Что такое — «чистых нег»?
— А что такое — «нег»? — спросил Тоха.
— Удовольствий. Радостей, — ответила я. — Получается, что в обитель трудов и чистых радостей. Ладно, не мучайтесь больше. Тут говорится о человеке, который испытал многое в жизни, и понял, что ни в чём на свете нет радости, как только в покое и свободе.
— Да! Это точно! — вставил Тоха. — В свободе!
— Но тут ещё одно условие есть, для этого человека, который решил обрести и покой, и волю.
— Какое условие?
— Тема уж очень такая… Ну ладно, я вам скажу, как я это понимаю. Дело в том, что нет их в нашем мире: ни свободы, ни покоя. Потому что всё, в этом мире, не вечно и переменчиво. Всё — может уйти, умереть. Да?
— Да. Так где же тогда эта «воля»? — спросил Тоха. — Где же есть такое место, которое не меняется?
— Там, где вечность, полнота всего сущего, и любовь. В Боге.