Стелла не знала людей, которым не нравился декабрь за его волшебство зимы, детские проказы и магию Нового года. Зато она была таким человеком: не любила шумиху, не искала в магазинах мишуру, не загадывала желания найти любовь. Ей некогда было мечтать, потому что учëба, работа, учëба…
– В декабре мир сходит с ума, а люди теряют способность здраво мыслить, – проворчала она, отпивая свой горький напиток. Тепло приятно распространилось от горла по всему телу. – Безумцы, которые хотят верить в волшебство и любовь.
Для неё декабрь – пора тяжёлой работы, бесконечной учёбы и экзаменов. В ней не было детского озорства, и она не знала, в каком из многочисленных новогодних магазинов могла бы его прикупить. Рекламы на билбордах и в социальных сетях об этом не рассказывают.
Стелла отпустила мысли, и они мерно потекли мимо её утомлённого сознания. На мгновение закрыла глаза для того, чтобы окончательно забыть сегодняшний день, а потом взглянула в чëрный небосвод. Она ждала, когда погаснут городские огни. Ждала так долго, что, казалось, никогда не дождëтся, но вот вспыхнула первая искра, а за ней – вторая, третья – и так по всему небу. Звëзды.
Она всегда любила смотреть на небо – это было её излюбленное, хоть и странное хобби. Неважно, утром, днëм или ночью, но небо – это место, куда её взгляд неизменно возвращался, словно домой. Бесконечно далëкое полотно никогда не повторялось в своих одëжках и украшениях: переливы цветов, узоры облаков, искры звëзд и их сочетания – всë было новым, неизученным каждый раз, когда она поднимала взор. Далеко от неё что-то менялось, нечто становилось прекрасным и оставалось нетронутым – Стелла любила эти чудеса.
Они успокаивали, зажигали и в ней какую-то крохотную звезду.
Но звезде в душе не суждено гореть вечно.
Глава 1
Декабрь
Он, конечно же, настал. Кто вообще сомневался, что мироздание не услышит мольбу какой-то старшекурсницы и не отсрочит злополучный для студента месяц? Декабрь пришëл и не постучался, ворвавшись в жизнь людей, будто его звали, будто он уже давно имел права на их засыпанные снегом машины, обледеневшие дороги, замëрзшие носы и подвëрнутые лодыжки. Конечно, имел, а кто ему воспротивится? Он – часть природы, как и люди, правда, если декабрь – это сын тëтки, сдающей квартиру, то человек – это таракан, которого пытаются изжить, но он всë равно возвращается… «Эта аналогия ушла куда-то не туда», – подумала Стелла, качаясь на пятках.
Зимнее небо было похоже на бело-серый лист из де-шëвой книги, весь текст которой легко смазывался. Бесконечный пустой купол, накрывший город, потерявший свои краски, одевшийся в одинаково светлые костюмы. Плотный слой снега под чëрными ботинками скрипел, ему вторили голые ветки берëз, царапающие стëкла крытой автобусной остановки. Чëрно-коричневые кривые линии разбивали светлый купол, как льдинку. На горизонте, над парком напротив, клубился ещё более светлый, выделяющийся на фоне дым из полосатых вышек завода. Он поднимался, струясь, и развеивался, расплываясь.
Остановился синий автобус с запотевшими окнами, а когда двери открылись, из него вывалилось – буквально – несколько человек, потому что транспорт ранним утром был забит. Двое мальчишек задели Стеллу портфелями, бросившись к дверям, надеясь прошмыгнуть, видимо, между ног пассажиров, иначе она не представляла, как втиснуться в эту плотную живую стену. Водитель повернулся и хмуро уставился на неё, будто она была единственно виноватой в том, что он отставал от графика.
Поудобнее перехватив сумку, натянув варежки, Стелла решила идти пешком: не так уж далеко находился университет, а там и до работы почти рукой подать. Утренняя прогулка в минус двадцать пять сквозь сугробы и угрюмое настроение – что может быть лучше?
Путь был бесконечным. Честно. Стелла несколько раз смотрела на часы и не видела, как цифры сменяют друг друга, а если всё-таки сменяли, то делали это неохотно, лениво. Сугробы замедлили Стеллу, снег забился в сапоги, носки промокли, и морозец тянулся от лодыжек к коленям – и так по всему телу. В толстом пуховике – Стелла не гналась за опасной для здоровья модой – она больше напоминала гусеницу, ползущую по неподходящему для неё субстрату. Неприятное ощущение промозглого холода, поселившегося где-то в костях из-за промокших ботинок, смешивалось с жаром, окутавшим кожу и пропитавшим одежду. Ветер впрягся в это непростое уравнение плохого настроения, которое, казалось, не могло испортиться ещë больше: щёки болели, глаза слезились, и губы покалывало.