Экскурсия по лавре завершилась. Голубоглазая проводница по святым местам ушла за новой порцией загорских паломников. Лейтенанты спецназа, в кои веки надевшие цивильное, радовались жизни беззаботно и безоглядно, как дети, забывая или просто не желая думать о том, что через час вернет их проворная зеленая змея-электричка в "расположение", и отбегут прочь золотые купола Сергиева Посада, и мир снова станет теснее, замкнувшись казармой и бетонным забором, и исчезнет многоцветье, оставив в лейтенантской обители лишь защитные оттенки камуфлированной формы. Друзья-однополчане обменивались мнениями насчет "Канонов" и "Никонов", которыми щелкали седовласые экскурсантки-иноподданные, не обходили вниманием достоинства молоденьких экскурсанток-соотечественниц. А Олег как-то затворился, пристально вглядывался в лица проходящих мимо бородатых чернецов и совсем еще юных семинаристов, тоже в черном, которые молчаливо и раздумчиво вышагивали в скверике, держа в руках тяжеленные фолианты. Что питает их, чем живут?..
Та поездка к православным святыням пробудила в Олеге что-то глубинно-сокровенное, о чем до поры размышлял лишь эпизодически и вскользь. "Жизнь бесталанна без героя" — простые и глубокие слова запали в душу. О незримой, неосязаемой грани между жизнью и смертью он не раз размышлял еще школьником. Теперь, человек военный, понюхавший пороху в злой, порою беспощадной действительности, все чаще, и не только в политбеседах с солдатами, но и про себя, произносил он слова "герой" и "подвиг".
Узнав, что его знакомая собралась со студенческим отрядом в зону спитакского землетрясения, написал ей: "Знаешь, когда я получил твое письмо о том, что в Армению улетаешь, я улыбнулся как-то невольно над словами "бросаем тепло, уют" и подумал, что все это ты поймешь чуть позже, и таких слов не будет потом, по возвращении, если, не дай Бог, придется отправиться туда или еще куда-нибудь второй раз.
Наши ребята там уже больше двух месяцев. Теперь отправляют и 1-й курс. Ты пишешь о газетах, что говорят не о том. Не знаю. Но у меня есть какая-то способность за скупыми строчками видеть большее. Уже привыкли. А знаешь, как смешно читать некоторые поздние комментарии событий. Когда вдруг узнаешь, что все воинские наряды на каком-то митинге, большом и бестолковом, представлял ты со своим другом и командиром взвода и думал про свой броник: "Мой хороший, золотой..." Но газета предпочитает все же не наряд из трех "камикадзе", а наряды.
Просто со временем приобретаешь способность видеть какой-то подтекст. И больше всего убивает то, что есть люди, которые опять заводят грызню. Такое горе вокруг. На таких у меня взгляд простой очень".
О людях недобрых, впрочем, он говорил ровно столько, сколько те заслуживают — мало. О друзьях-товарищах мог говорить бесконечно, взахлеб:
"Смотрел фотографии... Смотрю в загорелые лица друзей, в лица, что знакомы до боли. И так захотелось чего-то такого, понимаешь... Хотел бы для них, знаешь... Ну хоть так: "Мужики, уходите, я прикрою!" Слава Богу, не надо так".
Доверенные листу бумаги, высказанные близкому человеку мысли и чувства — предчувствие судьбы? Судьба предрекала подвиг, уготовила высокую и трагическую миссию героя...
***
— ВОТ ТАК и живем, йолдаш лейтенант. — Хозяин дома, старый сельский учитель Хасай-муэллим, положил на стол узловатые, словно корни старого дерева, темные от загара лет руки. — Совсем плохо стало. Работать некому: кто помоложе, те стараются в райцентр Кубатлы уехать или в Баку. Некоторые в России живут. Вот у Гулама Назарова два сына — офицеры: Гасан в Советской Армии служит, а Захид — в ваших войсках, внутренних, в Архангельске, как и ты — замполит роты.
Конечно, переживают за нас сильно — война ведь идет здесь. Ты мне скажи, что случилось с людьми? Я не пойму совсем! Раньше наши дети в Шурнух в школу ходили, там, на трассе. Армяне и наши вместе учились. Теперь в Шурнухе боевики, "летучие мыши", что ли? По дороге этой, Кафан — Горис, раньше все ездили спокойно, а теперь это — граница. Сколько сел вокруг пустые совсем стали — Мазра, Гадилли, Эйвазлы, Сейтас, Давудлу... Бегут люди от бандитов. Бандиты туда идут — жгут дома, обстреливают, скот угоняют. У нас недавно пять коров тоже угнали. Чем детей кормить, а?
Лейтенант Олег Бабак при этих словах едва не поперхнулся скудным угощением, которое от души выставил пожилой азербайджанец — лаваш, простокваша, стрелки зеленого лука. Для них он большой человек, начальник, йолдаш, товарищ, значит, лейтенант. А еще местные прознали, что сами военные называют Бабака Бабеком. Был такой азербайджанский герой национально-освободительной борьбы, персонаж многих произведений. Олега-Бабека совсем зауважали простые крестьяне. Его солдаты помогают хранить жизнь в махоньком селе Юхары Джибикли. "Юхары" означает "Верхние". Верхние — это точно: высота здесь — полторы тысячи метров. С одной стороны, вроде бы глушь несусветная. А если с другой поглядеть — райский уголок: воздух хрустальный, родники. Сады и огороды у каждого крестьянина ухоженные. Пастбища горные отменные. Леса первозданные — и дрова тебе, и ягоды-орехи, и птички поют, и зверье водится... Зверье... Пасторально-идиллическая картинка вдруг исчезла, словно красочный пейзажный слайд резко сменили кадром черно-белой фронтовой хроники — сожженные дома, искореженные взрывами и выстрелами машины, трупы. Двуногое зверье бродит теперь в этих краях, мешая людям жить на прекрасной земле.