И теперь, выбираясь из шлюпки с Итом на плече, я был очень рад, что Ризк снабдил меня таким самострелом. Правда, мир вокруг меня вовсе не казался враждебным. Солнце было ярким и тёплым, но отнюдь не жарким. А ветерок с моря, колеблющий листья деревьев, был напоен таким ароматом, что попади сюда житель Саларика, он упал бы в обморок от удовольствия. Оказавшись на земле, я с восхищением осмотрел гроздья растущих на стволах похожих на папоротники растений чудесных алых цветов с золотыми и бронзовыми каёмками, вокруг которых, басовито жужжа, вились насекомые. Я шёл по пляжу вдоль опушки, пока не добрался до стеклянного пятна, созданного жаром ракет какого-то корабля. И там я увидел то, что не сумел разглядеть сверху — тропинку, ведущую в глубь леса. Я не разведчик, но элементарная осторожность подсказывала мне, что по этой дороге не следует идти открыто. Однако вскоре стало ясно, что прорубать в зарослях параллельный проход слишком трудно. Задевая по плечам и лицу, соцветия издавали острый пряный запах, хотя и приятный, но чересчур сильный. В конце концов, этот запах, вместе с немилосердно царапающей кожу жёсткой листвой, заставил меня вернуться на тропу.
Хотя папоротники и были вырублены, чтобы освободить путь, но листья соседних растений словно купол смыкались над дорожкой, погружая её в прохладный полумрак. Земля под ногами была испещрена следами роботов-носильщиков. Я даже не мог понять, почему, облетая остров на шлюпке, так и не заметил лагерь, судя по всему обустроенный достаточно основательно.
Неожиданно тропа превратилась в траншею с крутыми краями, полностью укрытую в тени растений. С каждым шагом она становилась всё уже и глубже. К тому же, уже совсем стемнело. Я замедлил движение и тихо крался вперёд, внимательно прислушиваясь, хотя пение ветра в листве заглушало любые звуки.
— Ит! — нуждаясь в большем количестве информации, чем предоставляли мои пять чувств, я обратился к своему компаньону.
— Пока ничего, — подняв голову, он медленно поворачивал ею из стороны в сторону, — это древнее, очень древнее место. И здесь недавно были люди… — Неожиданно он замер, и я почувствовал, как напряглось его маленькое тельце.
— Что это?
— Запах смерти. Впереди — смерть.
— Опасность для нас? — я взял наизготовку своё оружие.
— Сейчас — нет. Но здесь присутствует смерть.
Края траншеи теперь полностью сомкнулись над головой, превратив тропу в тоннель. Впереди была полная темнота. У меня был фонарик, но я не хотел включать его здесь, боясь привлечь к себе чьё-либо внимание.
— Там кто-нибудь есть? — спросил я у Ита, остановившись в нерешительности у входа в тоннель.
— Ушли, — ответил он, — но совсем недавно. Хотя нет, остался какой-то след жизни, очень слабый. Там есть кто-то живой. Чуть живой.
Ответ был довольно туманным, и я по-прежнему не решался продолжить путь.
— Для нас опасности нет. Я вижу боль, но нет ни злобы, ни ожидания нашего прихода. Только боль.
Я наконец решился включить фонарик, который осветил каменные стены, сложенные из огромных блоков, так плотно пригнанных друг к другу, что стыки представляли собой едва заметные линии без всяких следов раствора. Эти стены блестели, словно отполированные или покрытые лаком. Их тускло-красный цвет неприятно напоминал цвет крови.
По мере нашего продвижения тоннель расширялся. Неожиданно стены разошлись в стороны, создав впечатление входа в очень большое помещение. И сразу же луч моего фонарика осветил путаницу искорёженного оборудования, опрокинутого и сожжённого лазерами. Здесь совсем недавно бушевала битва.
И были трупы. Сладкий аромат цветов уступил место тошнотворному запаху горелой плоти. Мне захотелось немедленно выскочить из этого подвала на открытый воздух.
Но тут я услышал стон, скорее даже не стон, а тихий свистящий плач. Я не мог не отозваться на него. Обойдя страшные обломки, я увидел существо, которое ползло ко мне, оставляя на полу след из капель, жутко блестевших в свете моего фонаря.
Это был закатанин, уцелевший во время неожиданной атаки, в отличие от других, чьи тела я заметил среди руин разгромленного лагеря. Тем, что он был ещё жив, закатанин был обязан силе и выносливости, свойственной представителям его вида. Но я очень сомневался, что он сможет прожить ещё хоть немного. Тем не менее, я был обязан сделать для него всё возможное.