– Отец!
Молодой тюрок подбежал к Турани и склонился над телом.
– Осторожно, сынок, – попросил Турани, – Не трогай меня, так ты сохранишь для меня ещё несколько минут, лучше помоги Коле.
Молодой тюрок подбежал к Раушеру, и, с помощью ножа, стал быстро резать верёвки, то и дело, поглядывая в сторону отца. Через пару минут уже оба молодых человека склонились над умирающим. Турани ласково оглядел обоих:
– Давно мечтал вас познакомить, правда, не думал, что это произойдёт при таких обстоятельствах… Помнишь, Коля, я говорил, что официальной семьи у меня нет. А сын, как видишь, есть! – Последнюю фразу Турани произнёс с гордостью. – Фархад, Коля, соедините ваши руки. Будьте отныне друзьями, и помните, что такова моя воля, а воля умирающего священна! Фархад, сынок, помоги Коле, распространи слух, что Хартман был захвачен Турани и выдал ему всех германских агентов, каких знал, включая собственного сына. А Раушер выследил Турани, и убил, как и предателя. Пусть враги считают Раушера героем. Ты всё понял? Хорошо… А теперь обними меня в последний раз.
Гитлер был в ярости:
– Кальтенбруннер, я тебе доверился, а ты всё испортил! Твой Хартман оказался тряпкой, предал собственного сына и этим сорвал акцию по уничтожению наших основных врагов. И это в шаге от успеха! Обиднее всего, что помешал нам какой-то грязный араб. Турани. Кто мне скажет, кто такой этот Турани?
– Позвольте мне, мой фюрер, – выступил вперёд Гиммлер.
– Говори, Генрих, – кивнул Гитлер.
– Турани не просто грязный араб, он ещё и кадровый разведчик, генерал-полковник КГБ.
– Действительно? – удивился Гитлер. – Это меняет дело, но, – Гитлер кинул гневный взгляд на понуро стоящего руководителя РСХА, – не извиняет ни Хартмана, ни тебя, Эрнст!
– Мой фюрер! – вскинул голову Кальтенбруннер. – Я глубоко раскаиваюсь, и готов немедленно подать рапорт об отставке!
– Это лишнее, – пробурчал Гитлер. – Если я из-за каждой ошибки стану терять верных людей, вскоре вокруг меня останется пустыня. К тому же не стоит забывать, что в этом деле есть и положительный момент: этот демон, Турани, ликвидирован, а предатель понёс заслуженное наказание. Как фамилия этого молодого офицера, что отличился в Тегеране?
– Гауптштурмфюрер Рашер, мой фюрер! – доложил Гиммлер.
– Представьте героя к награде и повысьте в звании до штурмбанфюрера, нет, до оберштурмбанфюрера!
– Слушаюсь, мой фюрер!
– Лихо ты, однако, через звания прыгаешь, – заметил Науйокс, оглядывая крест на шее и новенькие погоны на плечах Раушера.
– Стараюсь, – улыбнулся Раушер, – но, заметь, не только для себя, штандартенфюрер! Но почему я не вижу на твоём лице радости? Ты ведь так мечтал о полковничьих погонах.
– Пока мечтал – радовался, – пожал плечами Науйокс, – а теперь чему радоваться: мечта-то сбылась.
– Так начинай мечтать о генеральских погонах, – предложил Раушер.
– А смысл? – посмотрел на Раушера Науйокс. – Это Скорцени успел стать генералом, прежде чем вы одержите над нами победу, мне это не светит.
– Извини, но здесь я тебе ничем помочь не могу!
19-февраль-43
– Спасибо, друг, помог так помог!
Голос Ежова в трубке звучал как-то странно, таким тоном вроде не благодарят, поэтому Абрамов счёл за благо уточнить:
– Ёрш, ты о чём?
– Пётр подал прошение о зачислении его в академию!
Абрамов облегчённо вздохнул:
– Поздравляю! Только это не я, это ты Ольгу благодари.
– Непременно при встрече бухнусь в ножки!
– Что-то я тебя не понимаю, – начал раздражаться Абрамов. – Разве ты не этого хотел?
– Ты, может, думаешь, что Пётр в академию Генерального штаба поступать надумал?
– А куда же ещё? – удивился Абрамов.
– В духовную академию, Васич, в духовную!
– Что?! – чуть не подскочил у телефона Абрамов. – Какого чёрта?!
– Вот и я в недоумении. Какого?
В кабинете ректора Петроградской православной духовной академии такого посетителя никогда не было.
… – Не хотите по-хорошему, господин ректор?! – бушевал Ежов. – Хорошо, давайте по-другому! Или вы отказываете моему сыну в его желании поступить в вашу академию, или… – Ежов осёкся, хмуро посмотрел на ректора. – Вы ведь знаете, кто я, и представляете мои возможности…