– Шантажировали? – Жехорский задумался, потом покачал головой. – Нет, как шантаж это не выглядело. Скорее, как жест отчаяния, последний довод. Мне даже показалось, что племянника он не очень-то и жалует, а вот шанс помириться с сестрой у него, видимо, последний. Иосиф, прошу как друга, смягчи наказание, я обещал…
– Не очень жалует, говоришь? – Сталин посмотрел Жехорскому в глаза. – Хорошо, Миша, раз ты обещал, пощажу негодяя. Он даже звёздочек с погон не лишится, но служить теперь будет в тысячах километров от Москвы, это моё последнее слово!
Шарабарин пребывал в приподнятом настроении. Утром в камеру принесли парадный мундир и таз с горячей водой. Сообщили, что его примет товарищ Сталин. Молодец, дядя!
Гладко выбритый, благоухающий хорошим мужским парфюмом, в орденах, при параде, сидя на заднем сидении легкового автомобиля с зашторенными окнами, покидал Шарабарин стены изолятора, и что-то ему подсказывало, что сюда он больше не вернётся. Однако по мере того, как его вели по коридорам «Звёздочки» к кабинету Сталина, уверенности в нём убавлялось с каждым шагом. Когда перед ним открылась последняя дверь, Шарабарин был уже на грани обморока. В кабинете, кроме них двоих, никого не было. Сталин стоял у окна к Шарабарину спиной и курил трубку.
– Излагайте, что можете сказать в своё оправдание! – приказал председатель ГКО, так и не повернувшись.
А у Шарабарина от страха и волнения весь отрепетированный долгими бессонными ночами доклад вылетел из головы, остались какие-то обрывки. Но стоять молча, когда приказано говорить, никак невозможно, и Шарабарин волей-неволей принялся излагать эти самые сохранившееся в памяти обрывки. Получалось крайне путано. Он это понимал, сбивался, начинал снова, повторяя одни и те же фразы по нескольку раз. Сталину это вскоре надоело.
– Хватит! – прозвучало, как пистолетный выстрел. Сталин резко повернулся. Рука Шарабарина, потянувшаяся к карману за платком, чтобы вытереть обильно выступивший пот, замерла на полпути и безвольно упала вдоль тела. Во взгляде Сталина было много брезгливости и ни капли жалости. – Хватит, – повторил он гораздо спокойнее, – изворачиваться и прикрываться другими. – Сталин нахмурился и как бы очень нехотя произнёс: – Ваша вина для меня очевидна, но суда над вами не будет. Не меня, – предупредил Сталин готовый вырваться изо рта Шарабарина поток благодарственных слов, – надо за это благодарить. Скажите спасибо своему дяде и товарищу Жехорскому, который просил за вас по его просьбе. Теперь слушайте внимательно! Отправитесь на Колыму в самый северный лагерь, где содержатся особо опасные преступники, заместителем начальника. И не дай вам бог ещё раз привлечь к себе моё внимание, вам ясно!
– Так точно, – с трудом выдавил из себя Шарабарин.
– Ступайте! – распорядился Сталин. – Остальное вам объяснят.
От Ежова Сталин звонка дожидаться не стал – позвонил сам, пригласил домой…
Пока Надежда Сергеевна суетилась около гостя в прихожей, Сталин стоял в дверях залы, пряча улыбку в усы. Стол был накрыт для двоих, так Ежов другого и не ожидал. Маршал оценил взглядом стол. Коньяк и бутылка без этикетки, знаменитое «Атенис мцване», которым Сталин потчевал только дорогих гостей. Закуски, правда, стандартные, зато много.
– Я ненадолго, – на всякий случай предупредил Ежов, на что Сталин лукаво улыбнулся:
– А кто говорит, что надолго? Но пока Надиного мяса не попробуешь, всё одно ведь не уйдёшь? Обидится…
Судя по запаху, который доносился с кухни, мясо пребывало в начальной стадии готовки. Николай обречённо устроился за столом и принялся накладывать на тарелку закуски.
– Вот это правильно! – одобрил Сталин, разливая по рюмкам коньяк.
Коньяком злоупотреблять не стали, перешли на вино, которое Николай всегда пил с удовольствием. В голове уже слегка шумело, на кухне доходило мясо. Убедившись, что гость расслабился, Сталин принялся подводить разговор к нужной теме.
– Как Николай? – спросил он участливо и чуть виновато.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Ежов. – Ранение оказалось достаточно серьёзным, но путь до госпиталя, к счастью, оказался близким, успели вовремя. Сейчас, по нашим данным, идёт на поправку. Правда, со Скорцени пришлось расстаться, тот уже в Германии. И как там теперь всё будет…