3ямка. Час? Час, пожалуй, прошел.
Лейбка. А тьма какая! Ни одной звезды! На небо погляди… Жутко уж очень… Спой что-нибудь…
3ямка (поет).
Наш командир с Донбасса приехал… шахтером там работал… Лейбка, ты никогда не был в угольной шахте?
Лейбка. Нет еще…
Зямка (помолчав). И я еще не был!.. Интересно там, под землей-то, а? Как ты думаешь? (Поет.)
А вчера он рассказывал про Луганск… город есть такой у них на Донбассе… завод там большой стоит… Паровозы мастерят там… И на том заводе работал командир всех донецких партизанов, я фамилию запомнил… Во-ро-ши-лов! (Поет.)
Слушай, Лейбка…
Лейбка. Ну?
3ямка. Как ты думаешь, — знает он, что я пошел добровольцем в Красную армию и стою вот здесь на часах?
Лейбка. Кто?
Зямка. Ворошилов…
Лейбка. Ворошилов? (Задумывается.) Думаю, что не знает.
Зямка. А я думаю, что командир написал ему обо мне. Ты знаешь, когда я в первый раз прибежал к нему записываться в Красную армию, он меня долго расспрашивал, кто я да что, и есть ли у меня родители… А откуда у меня родители, если я родился круглым сиротой? (Изображает в лицах свой разговор с Кудрявцевым.)
— А голубей гонять умеешь?
— Нет, — говорю я, — это парни на слободке гоняют, а мы бумажные змеи пускаем!
— А свистеть? — спрашивает.
Я как свистнул, аж стекла задрожали.
— Хорошо! — говорит, — молодец! А драться?
Тут я подвох почуял и промолчал. Скажу «умею» — не запишет, решит, что скандалист, а скандалист не может быть красноармейцем. Скажу «не умею» — опять не запишет: какой же из тебя красноармеец, если ты драться не умеешь? У красноармейца такое ремесло, чтобы драться.
Лейбка. Ну, ну?
Зямка. Ну, я ответил, что по специальности я сапожник, но с буржуями, если командир прикажет, драться сумею… Смеется. «Хорошо», говорит. Позвал начальников, показал на меня: «По специальности, — говорит, сапожник, а драться с буржуями, если прикажут, сумеет…» «Ну, коли ты такой боевой, сказал он мне, — садись со мной обедать, посмотрю, какой у тебя аппетит, а там увидим, — может, тебя и в армию запишем». (Убежденным тоном.) С тех пор командир без меня — ни шагу! Даже сплю у него в комнате!
Слышится стрельба.
Лейбка (испуганно). Стреляют!
Зямка. Наши легионеров угощают!
Лейбка. А на базаре сегодня говорили, о легионеры уже совсем близко… И когда город войдут, то всех вырежут… Всех большевиков и красноармейцев…
Опять слышны выстрелы, теперь уже ближе.
Лейбка. Опять… Слышишь, Зямка? Вот еще…
Зямка. Замолчи.
Оба прислушиваются.
Опять стихло…
Слышны заводские гудки.
Заводы кричат… на подмогу зовут. Видать, что-то случилось в городе… Как зовут… словно живые люди…
Лейбка. Суматоха теперь пойдет… о нас забудут…
Зямка. Командир не забудет! За нами пришлет!
Лейбка (хныкая). Да… пока он пришлет, мы померзнем тут… Видишь, на вокзале темно… Все фонари погасли… Все фонари… Конец нам теперь, Зямка, не сыщут нас тут!
Зямка. Ну, завыл… Не скули ты! Постой-ка! (Прислушивается.) Идут сюда как будто?
Лейбка (прислушиваясь). Идут!
В темноте появляются два мутных огонька — ручные фонари в руках приближающихся людей. Подходят Савелий Никитич и Влас Маковецкий.
Савелий. Тут она где-то… на седьмой линии теплушка стояла… запломбированная… На станции сказывали: сахаром гружена…
Влас. Какой там сахар?.. Лекарства в ней… Дорогая это штука и тянет мало… что-то не видать ее… угнали, должно быть… торопятся хозяева… бегут… весь город очистят.
Савелий. Дожили мы с тобой, Влас. Дослужились… Сорок лет при тюрьме… Сорок лет верой-правдой служили. Ни один арестант не сбежал! И вот — взашей!.. Как собак… По ночам приходится здесь шарить. Пропитание себе в теплушках отыскивать…
Влас. Не сгодились мы с тобой, Савелий Никитич… «Старого, — говорят, — вы режиму…» Ну, ладно, не хороши — не надо… А только я тебе скажу, здесь, на железной дороге, по ночам — не по мне это дело… душа не лежит! По тюрьме скучаю…
Савелий. Мы своего часу дождемся… не боюсь… Только вот кого стеречь будем? В тюрьме-то пусто, — они, я гляжу, арестантов у нас начисто выведут… всех отправляют…
Влас, А ты не робей, Савелий Никитич, место свято не бывает пусто… Есть тюрьма — будут и арестанты… Одних увезли — других привезут. Чуешь, что в городе?
Савелий. Так-то так…
Лейбка (неожиданно). Сюда! Помогите!
Зямка. Ш-ш-ш… ты!.. Кто идет?
Лейбка. Сюда!
Зямка затыкает ому рот.
Зямка. Кто идет? Стой! Пароль!
Савелий Никитич и Влас молча замерли на мосте.
Пароль говори, а то стрелять буду!
Ручные фонари повернулись и осветили мальчиков. Зямка взял ружье наизготовку. Громкий смех Власа и Савелия.
Влас (хохоча). Савелий… Савелий Никитич! Ну, скажи мне, христа-ради, видал ты когда-нибудь такое? Вот щенок! «Пароль, — говорит, — стрелять буду!» Ну, в кого ты стрелять собрался? В меня? Да я тебя плевком перешибу. Возьму вот сейчас, как котенка, за горлышко и… (Приглядываясь и переменив тон.) Да вы что здесь делаете?
Лейбка (испуганно). Груз охраняем… лекарства… мы не виноваты… нас сюда поставили…
Зямка (Лейбке). Молчи уж! (Власу.) На посту мы. И покуда смена не придет, мы отсюда не уйдем.
Влас. Смена? (Гогочет.) Ах, ты… Сменять-то будешь пеленки свои, что ли?
Савелий (Власу). Погоди-ка, Влас… тут дело такое… (К мальчикам.) Вы, сопляки, вот что… бросайте-ка ваши винтовки и марш отсюда, пока целы! Город окружен. Того гляди — легионеры придут.
Зямка. А наш отряд?
Влас. Отряд? Сбежал твой отряд…
Зямка. Неправда! Если бы я на посту не стоял, то за такие слова отвел бы вас в штаб!
Выстрелы.
Савелий. Не горюй, парень, вернется твой отряд! Нынче ж ночью вернется. У нас и местечко для всех припасено… так, как птички, и сядут!
Влас. А ты адресок им оставь, Савелий Никитич!
Савелий. Адресок? Городской острог спросите, ребята… свободные камеры найдутся!
Влас. «Пароль, — говорит, — стрелять буду!» И таким сосункам винтовки дают! Да я тебя…
Савелий (удерживая его). Брось, Влас… Не к спеху… Пойдем… (Уходят.)
Лейбка. Куда же они? Куда же ушли? Эй! Постойте! Погодите!
Зямка. Лейбка!
Лейбка. Зямка… пропали мы… бежать надо… спасаться! Забыли нас, бросили… Никто сюда не придет… Давай бросим винтовки и — домой. Боковыми переулочками можно пробраться, я знаю… Зямка, милый, давай — домой…
Зямка (таким же умоляющим тоном). Лейбка, замолчи… Если ты хоть одно слово еще