А женщина продолжала:
– Скучно стало одной, вот и потащилась с ночёвкой... Когда, на следующий день, под вечер вернулась – над нашим посёлком чёрный флаг висит и на стенах мужики, пьяные, ополоумевшие, без предупреждения стреляют во всё, что движется. Матом кроют... никого не стесняются.
– Стоп! – перебил я. – Ты что, сама вернулась? Это же километров пятнадцать... И почему так поздно?
– Сама. Так получилось... А поздно – засиделись почти до утра за болтовнёй, вот и проспали почти до обеда.
Недоговаривает она что-то. Не может быть, чтобы мужики с выселок её одну отпустили. Разве что...
– Оля! Ты что, и там ухитрилась со всеми переругаться?
– А чего они? – аж захлёбываясь от возбуждения, привычно закусила удила женщина. – Чего они беременную жратву варить заставляют! Да в её положении с неё пылинки надо сдувать, а они есть, видите ли, хотят! Будто сами безрукие... Да и Анька – дура! Стоит бормочет: «Мне несложно, мол, не развалюсь...»!
Понятно. Не удержалась. Начала свои порядки наводить в чужом доме. Как же это на Олю похоже!
– Ладно, ладно, успокойся, – примирительно сказал я. – Дальше что было?
Моя пассия посопела немного, но совету последовала и заговорила уже более ровным голосом.
– Когда пришла – наши мужики в меня сразу стрелять стали, лишь только на дороге заметили. Повезло – не попали, бухие очень были и расстояние не позволило. Кричали, что я сука последняя и всех на погибель побросала. Даже погнаться пытались, из ворот выбежали... Я убежала в деревья, спряталась. Они ещё поорали, по кустам несколько раз дробью жахнули, и обратно ушли. Ночью снова попробовала подобраться к форту. Страшно одной в лесу, и обратно не пойдёшь – поздно. Кое-как разговорила одного – остальные вповалку спят или по домам разбрелись. Он мне, хоть мать через слово и поминал, проклиная меня, про Мор и рассказал – что уже несколько умерших есть и несколько человек при смерти. Болезнь с юга беженцы принесли...
– Какие беженцы? – не выдержав, снова перебил я. – Откуда? Что ты за дичь несёшь?
– Так с юга идут. Семья – мужчина и женщина, такая... колоритная, на цыганку похожая. У неё ещё шрам над правой бровью в виде завитка. Перед самым моим уходом, за день заходили. И молчали, представляешь! Говорили – на родину пробираемся, плохо в чужих краях стало... Мы на ночлег их пустили... У старосты они останавливались. Всем посёлком байки вечером слушать ходили про юг, про города... И я, дура, тоже... Утром они ушли. Куда – не знаю. Во всяком случае, больше я их не видела – опять рыдания. – В общем, ночь под частоколом переждала, думала, перепились они там все до белой горячки! Всю ночь в форте канонада стояла и ор с плачем. То ли стреляли, допившись до белочки, то ли стрелялись. Я, по началу первое, если честно, думала. Вы же, мужики, когда стакан в руки берёте – меры не знаете... А утром опять та же песня... Тварь! Сука! Иди лечи тех, кто ещё не умер! И при этом из ружья в меня... Пришлось снова убегать.
– Но почему не пустили? – не мог сообразить я. Казалось бы – единственный фельдшер – ему и карты в руки. А плохой характер можно и перетерпеть.
Ольга помялась.
– Я потом сама не пошла. Побоялась. Они, настрелявшись, одумались, прощения просили, плакали... Звали, конечно. Но надо быть круглой дурой, чтобы в заражённый форт идти. Чем я при Море помогу? Добрым словом? А за то, что не спасла – заряд в затылок точно бы получила. И... смалодушничала, наверное.
– Ты всё сделала правильно, не кори себя. От Мора лекарств нет, это даже я знаю, а получить из-за таких раскладов пулю от обезумевших людей – так себе участь.
– Спасибо... В общем, пошла я обратно, к подруге. А на половине дороги – сыпь на руке увидела. Первый признак вируса этого, прости Господи, окаянного... Поняла – нет мне туда дороги. Не смогу Анькиному семейству в глаза смотреть. Я ведь тоже инфицированная получаюсь. Смерть им в дом принесла. Тогда к тебе пошла... Больше просто не к кому.
Только теперь я заметил, что стою под забором не один. Рядом находились все разумные, даже Мурка. Они внимательно, с суровыми мордашками, вслушивались в наш разговор.
У меня услышанное не укладывалось в голове.
– Оленька, – как можно спокойнее и нежнее начал я. – Успокойся. Может, это аллергия на траву какую-нибудь или неопасная инфекция... Зачем сразу о плохом? Давай ты войдёшь, и мы вместе сядем, покушаем и поговорим.
Рука уже тянулась к задвижке, как вдруг на запястье сомкнулись Зюзины клыки. Больно, сильно, не вырваться.