…Ни на секунду не оставлял я мыслей о побеге, вот только пути для него не видел. Не было в этой усадьбе слабых мест. Как ни подбадривал добермана, однако сам плавно скатывался в уныние. Ещё и Борис тошнит своими мелкобытовыми драмами по ночам…
Прошла безликая, однообразная неделя. Как-то в обед, когда хозяйские дети спали, а потому меня пускали убирать «чистую» половину усадьбы, небрежным окриком в беседку опять позвал дед. В этот раз он был благодушен. Сидел, небрежно развалившись в ротанговом кресле. На ногах мягкие, с опушкой, тапки; на столике рядом ополовиненный графинчик с вишнёвой наливочкой. Правильной, с корицей, с мускатным орехом, на слегка подзабродивших ягодах. Такую раз продегустируешь – на всю жизнь запомнишь; а аромат… просто божественный, пряный, нежный.
Знаю, о чём говорю… Я пробовал. Давно, дома. Пару раз даже воровал вкуснятину у отца в отроческом возрасте, чтобы потом в овраге, подальше от взрослых, с друзьями распить без закуски.
Вот и сейчас рот непроизвольно наполнился ностальгической слюной. Сглотнул, подобрался. Хорошего от этого человека ждать не приходится.
– Что, одноглазик, здоровье как? – пьяненький машинист был сама любезность. – Не обижают тебя, хорошо ли кормят?
Господи… как хочется сломать ему челюсть, а потом долго прыгать, слушая хруст рёбер, на его впалой груди… И частушечки петь под это дело!
– Всё хорошо, всем доволен, – скороговоркой выпалил я. – Жалоб не имею.
Старичку такой ответ явно понравился.
– Может Ванька и прав… – неожиданно пристально всмотрелся он мне в глаз. – Кончить всегда успеем, попробуем из тебя пользу извлечь. Молодец зятёк, рачительный хозяин…
Желание изувечить Василия Васильевича только усилилось. Скотина, как с вещью со мной общается. И ведь понимает, что творит; сознательно глумится, для удовольствия. Наверное, всю жизнь мечтал стать большим и важным, а был маленьким и на побегушках – теперь вот в тени Михалыча пёрышки распушил, гнилушка…
Между тем дед не затыкался:
– Хе-хе… Ловко я вас тогда провёл. Командиры твои как ни старались – не смогли меня на вранье поймать. А знаешь почему?! – я отрицательно покачал головой. – Потому что я не врал! Чистую правду говорил, только не до конца. Если хочешь спрятать правду – прячь её в другой правде! Ничего сложного. Об одном горюю – помощника своего, Петьку, пришлось пристрелить со спины, чтобы лишнего не наболтал. Так что без подручного я теперь… Ну ничего, нового выучу! А остальных гавриков ваши придурки перестреляли – прямо подарок судьбы! Один я остался – ври, что хочешь! Хе-хе… Те людишки – тьфу! Мусор! Паровоз важен был! Ты думаешь, он рухлядь слабосильная? Да он как новенький, это я вам цирк устраивал – мол, поломанный, неухоженный…
Старик налил себе рюмку, вкусно выпил, крякнув от удовольствия.
– Так вот, когда на ночёвку стали и тебя с тварью этой примкнули в вагоне, чтобы собачка не мешалась, я под утро и ушёл к своим. Мы тогда километров семь не доехали. Ага! Чуть ли не по минутам опаздывал, чтобы точно к темноте именно в том месте оказаться… Говорил же, что дорогу как свои пять пальцев знаю… Дальше основной состав с ребятками стоял. Оно ведь как делается – сначала привозим на место несколько групп, они вокруг расходятся, в секретах сидеть и из ракетниц сигналы подавать – перелёт там или недолёт, когда из пушечки шмалять начнём… Осматриваются, опять же… А через два дня всей силой заявляемся. Вот и тогда тоже – отцепили для удобства вагоны подальше, я этих и привёз. Утром хотел к своим, обратно ехать, да тут вы, как черти из табакерки, нагрянули. Накладочка вышла. Пришлось на ходу импровизировать – и получилось, как видишь! Пока вы дрыхли, добежал, рассказал, а дальше дело техники.
Вот тебе ещё соли на рану немного: взяли мы вашу дыру. Как вас положили, так медлить не стали. В наглую переоделись похоже, сели на платформу, остальных в товарный засунули. И прямо в посёлок приехали. Никто не ушёл, всех собрали. Они теперь уже по новым хозяевам разъезжаются, хе-хе… Пока ты у доктора гостил – в Харьков смотаться успели. Хорошо расторговались, прибыльно… А были бы вы поспокойнее – глядишь, и живыми бы остались. Нет! Глазастые оказались! Высмотрели на свою голову… разведчики хреновы…
Судя по нездоровому, пьяному блеску в глазах, старый машинист чувствовал себя сейчас почти Богом. Ему было просто жизненно необходимо излить наружу все свои вонючие откровения, ощутить собственную крутость и превосходство. Но мне, совершенно неожиданно даже для себя, стало плевать. Исчезли ненависть, злость, обида. Их место заняла Зюзя и её свобода. Вот о чём думать надо, даже в такие гадкие минуты.